Ант Скаландис
Счастливый август
Год назад тоже было лето. Только тогда у неё был Роберт, а теперь Ольга была одна.
Год назад в этот день они шли в Крыму берегом моря: сначала по камням, по глыбам песчаника, по маленьким усыпанным ракушками пляжам между ними; а потом - поверху: по краю обрыва, по траве, по дороге и вышли к шоссе, вроде бы асфальтированному, но покрытому мелкими колючими камешками. А они пошли босиком. Впереди за шоссе был спуск к озеру. Вернее, ко дну высохшего озера, а само озеро блестело справа, в километре от берега моря. Наверно, никакое это было не озеро, а просто морской залив, отсеченный когда-то от большой воды насыпью для шоссе.
Высохшее дно лежало перед ними огромной идеально плоской поверхностью, у края белой под солнцем, почти как снег, а дальше темнеющей как-то резко, полосами, до густого желтовато-серого цвета там, где начиналась вода. Им захотелось пройти по этой поверхности, и Ольга первая сошла с шоссе. И завизжала, ступив в колючую траву. Тогда Роберт подхватил её на руки, царапая себе голени и ступни, быстро сбежал по склону и остановился, широко расставив ноги на испещренной ракушками и припудренной солью глади сухого дна.
- Ты меня любишь, Роби? - спросила Ольга.
- Очень, Олененок!
- Правда?
- Конечно, правда, Олененок.
Он бережно опустил её на землю. Высохшая глина была очень теплой, упругой, как плотная резина, и блаженно гладкой после разбитой грунтовки, шершавого шоссе и колючего склона. Они пошли в сторону голубеющего зеркала залива, и ноги начали утопать. Под корочкой соли и тонким слоем светлой глины оказалась сплошная толща чего-то черно-зеленого и вязкого. Вмятины от подошв с темными трещинами по краям становились все глубже, и когда они дошли до следующей полосы, где охряный оттенок сменился на холодноватый серо-желтый, ступни стали проваливаться по щиколотку. Они остановились, и Роберт сказал:
- Подожди, я добегу до следующей полосы.
Но по высохшему озеру нельзя было бегать. Разогнавшись, Роберт увяз едва ли не по колено, и Ольга смеялась и кричала ему: "Вернись, Роби!", и, когда они шли назад, на Ольге были изящные зеленовато-черные подследники, а на Роберте - зловещего вида грязно-зеленые сапожки.
А потом была ночь, пахнущая морем и туей. И луна была почти полной, и пляж был почти пустым, и маслянистые волны серебрились, и тихо шумели, и мягкими, теплыми прикосновениями ласкали кожу. А занавеска на окне легонько колыхалась и струилась молочным светом в полумраке. И было жарко. А в аллеях звенели цикады. И в их чарующем звоне слышалось что-то романтическое и нереальное, настолько нереальное, что Ольге все время казалось, будто все это происходит не с нею...
Роберт любил её, но в Москве все стало по-другому. Встречаться им было негде: у Роберта была мама и сестра, у Ольги - родители и бабушка. Они бывали в гостях друг у друга. И ещё в кино, и в барах, и на выставках, ходили по улицам - но лишь иногда урывали часы счастья в квартирах его друзей или её подружек. Жениться они не собирались. Роберт не хотел, и Ольга боялась заговаривать с ним об этом. Игра в прятки от родных начинала раздражать. Они общались все реже. А однажды весной он позвонил неожиданно, и они встретились на бульваре.
- Привет, Роби, - сказала она. - Ну что, идем к тебе?
- Знаешь, Ольга, - сказал Роберт (и она испугалась, потому что он никогда не называл её Ольгой), - знаешь, я больше не люблю тебя.
Она постояла молча. Потом спросила:
- У тебя кто-то есть?
- Как тебе сказать... Ну, в общем, дело не в этом.
- Врешь.
- Да нет, не вру. Правда, дело не в этом.
- А разве так бывает?
- Бывает, - сказал он.
- Ладно, Роби, - сказала она, - пошли.
- Куда? - спросил он. - Разве тебе хочется, чтобы я был с тобой только из жалости?
- Не знаю, - сказала Ольга.
- Подумай, - ответил Роберт.
Они бродили молча ещё минут пять. Потом Ольга сказала:
- Ну, пока.
- Прощай, - ответил Роберт.
Ольга любила Роберта, но им обоим было по девятнадцать, и она не позвонила ему. А Роберт позвонил лишь раз, спустя два месяца. Оказалось, Ольга забыла у него свою книгу.
- Оставь себе, - сказала она Роберту.
Это был сборник Ахматовой. А Ольга любила Ахматову и много знала наизусть. И дома был ещё один её сборник, более полный, и из-за этого маленького не хотелось лишний раз встречаться с Робертом.
В тот день, когда они расстались. В голове у Ольги все вертелось одно из её любимых стихотворений:
Двадцать первое. Ночь. Понедельник.
Очертанья столицы во мгле.
Сочинил же какой-то бездельник,
Что бывает любовь на земле...
А теперь снова был август.
Раскаленное солнце плавилось в Сокольническом пруду и слепило глаза. Ольга лежала на надувном матрасе, откинувшись на подвернутую подушку, смежив веки и вспоминала высохшее озеро в Крыму. Ей было одиноко, тепло, уютно и сладко.
- Здравствуйте, - произнес чей-то голос.
Ольга приоткрыла глаза и с трудом различила фигуру говорившего на фоне яркой до боли голубизны, лучащейся золотым сияньем.
- Здравствуйте, - повторила фигура. - Меня зовут Гаврила. Или попросту Гаврик.
- Очень приятно, - сказала Ольга. - Страдал Гаврила от гангрены, Гаврила от гангрены сдох.
