1979 год
ФИБИ, ТИЛТОН И ЭЙ-ДЖЕЙ
Итак, он в самом деле, взаправду уезжал. Вроде как родители ему велели. И хотя она уже знала, что он не будет им противиться, но еще лелеяла крупицу надежды, что произойдет чудо и он останется.
Но нет. Где-то между завтрашним утром и концом света отец увезет Тилтона О’Мэлли поступать в Университет Снобов и Толстосумов, но пока он принадлежал им — ей и Эй-Джею. Стоял очередной невыносимо жаркий августовский вечер, и они шатались по городу. Непривычно было видеть Тилтона в белой, хоть и помятой, рубашке, с ослабленным галстуком в красную полоску — предки в конце концов отпустили его с официальной вечеринки, которую устроили по случаю его отъезда, — но в остальном он выглядел как всегда: поддатый, обкуренный, раскрасневшийся и не в меру смешливый. Когда они шли посередине улицы, он то и дело игриво толкал бедром Фиби Маллен, пытаясь заставить девушку улыбнуться ему.
Она сделала даже больше: подняла руки над головой и стала танцевать фламенко — напевала мелодию, резко поворачивалась, отчего ее длинные волосы взлетали, и качала бедрами, задевая ими его друга Эй-Джея, и при этом вызывающе глядела на Тилтона, дразня его. Он вспыхнул и отвернулся.
Но, черт возьми, Тилтон заслужил такое пренебрежение. Это же надо: он даже не настоял, чтобы мать пригласила ее на вечеринку! Вот до чего дошло. Слюнтяй, тряпка!
И как только Фиби могла подумать, что он возьмет ее с собой?! Она-то мечтала, что он найдет квартиру для нее и ребенка (вернее, для детей — скоро родится второй) возле колледжа. Даже придумала, на что они станут жить: за питание Тилтона в университете будут платить его старики, а она сможет перебиться на бобах, рисе и макаронах. Естественно, он поселится в общежитии, но сможет приходить к ним по выходным и даже заниматься за кухонным столом. Что же касается денег, то, конечно, ей только семнадцать, но она начнет зарабатывать — нянчить на дому чужих детишек вместе со своими.
Сестра была права, называя Фиби идиоткой. Идиотка и есть! И все это знают. Строила планы, дура набитая, на что-то рассчитывала… Она взяла Эй-Джея под руку и с вызовом взглянула на Тилтона.
— Фиби, кончай выпендриваться! — воскликнул тот. — Это наш последний вечер! Давай повесели-и-имся!
Эй-Джей Барнс — тощий, непробиваемый, как танк, — согласился с другом и, высвободив руку, передал Тилтону косяк.
— Айда на бейсбольное поле! — воскликнул он. — Раздолбаем табло. Повеселимся на всю катушку!
И почему это пацанам обязательно нужно побить какие-нибудь лампочки?
Когда они пришли на поле, Тилтон первым делом сорвал ломом петли с двери сарая для инвентаря, а потом оба друга выбили дверь, бурно радуясь, что фанера под их ударами разлетелась в щепки. С полок им на головы посыпались биты и мячи. Эй-Джей отскочил назад так быстро, что его ковбойская шляпа слетела на землю. Он тут же водрузил ее обратно.
И ради этого Фиби украдкой выскользнула из дома, оставив спящую розовощекую малышку с сестрой?! Но разве могла она не прийти? Ей хотелось сполна насладиться их последним с Тилтоном вечером, навсегда запечатлеть его в памяти. И даже потом, став знаменитой актрисой, вспоминать, не пропуская ни одного мгновения. А в том, что вечер прощальный, она уже не сомневалась.
В течение трех последних школьных лет Фиби, Эй-Джей и Тилтон по ночам потихоньку сбегали из дома и слонялись по городу, уворачиваясь от автомобильных фар и прячась от полицейских машин. Они веселились, курили травку, болтали, декламировали отрывки из комедий и передавали друг другу бутылки «Будвайзера», которые Эй-Джей таскал из заначки отчима. И это было лучшее время в жизни Фиби! Тилтон, в отличие от других парней, умел слушать, считал ее умной и симпатичной. Рядом с ним она забывала, что теперь у нее нет родителей и им с сестрой приходится жить в убогой, битком набитой людьми квартире. Рыжеволосая, веснушчатая, артистически эксцентричная, она вдруг приобрела уверенность в себе, уважение одноклассников, играла вместе с ним в школьных спектаклях, пела в хоре, была его девушкой.
И конечно, они занимались любовью. Прогнав Эй-Джея, приходили сюда, на поле, и уединялись под трибунами. Он называл это «бейсбольным сексом». Они могли совокупляться где угодно — за сценой в школьном актовом зале, в подъезде ее многоквартирного дома, но его любимым местом был стоявший в гараже материнский БМВ (это Тилтон называл «суицидальным сексом», потому что, если бы мать их застукала, ему пришлось бы принести себя в жертву).
Но не сегодня. Нет-нет-нет. Сейчас, сидя на трибуне и наблюдая за не в меру жизнерадостным Тилтоном, Фиби чувствовала, как ее душит злоба. Внутри словно образовался сгусток ненависти по отношению ко всему на свете, включая эту рыжую землю под ногами и синие обшарпанные скамейки. Она с отвращением смотрела на нечесаные, светлые в лучах фонарей волосы бойфренда; ее раздражало, как он смеется и как выпячивает зад, замахиваясь битой. Она злилась и на себя — за то, что пила. Не стоило этого делать, хотя бы ради ребенка, но не сладкой тринадцатимесячной Кэт, спавшей в квартире сестры, а ради еще не рожденного малыша, который появится на свет уже после того, как Тилтона примут в его дурацкий колледж. Повинуясь этой всеобъемлющей ненависти, Фиби вскочила и будто со стороны услышала свой истошный хриплый крик:
