Дом стоял на самой окраине Рима, на неказистой улочке, ответвлявшейся от Аппиевой дороги. Вдоль убогих домишек выстроились чахлые кипарисы; краска на стенах домов давно выцвела, местами обнажив серую штукатурку. В уличной пыли самозабвенно суетилась детвора. Внезапно ставни одного из домов распахнулись, из окна высунулась растрепанная матрона и разразилась пронзительной бранью. Ребятня брызнула в разные стороны, подобно стае вспугнутых воробьев.
Со стороны Аппиевой дороги доносился шум машин: вдоль улицы Мертвых с ее потрескавшимися гробницами и катакомбами мчался поток стремительных легковушек, неповоротливых туристских автобусов и шумных, нетерпеливых мотороллеров. И не было покоя тем, кто спал вечным сном в гробницах по обе стороны древней дороги, как, впрочем, не было его никогда. В давние времена здесь раздавались то гулкий топот легионеров, то зычные окрики палачей и тихие стоны распятых мучеников. В сравнении с ними визг клаксонов и оглушающий рев моторов казались вполне безобидными и невинными.
Вполне возможно, что такси, остановившееся у одного из домов на этой обшарпанной улочке, тоже прибыло по совершенно невинному поводу. И человек, что прохаживался в тени полузасохших кипарисов, вряд ли обратил бы на него внимание, если бы сам факт появления такси на подобной улице не выглядел столь необычно. Тем более у этого дома. Человек остановился, отступил назад, под редкую тень кипарисов и, надвинув на глаза шляпу, продолжил наблюдение за домом, у которого остановилось такси.
Прошло несколько минут, дверь дома отворилась, и на пороге возникла молодая девушка. Высокая, стройная и удивительно привлекательная, она являла резкий контраст этому прибежищу нищеты. Человек не сводил с нее внимательных глаз. Плащ из верблюжьей шерсти наверняка куплен в одном из лучших магазинов Парижа или Лондона, над темными волосами со всей очевидностью потрудился дорогой парикмахер… Интересно, каким ветром занесло эту элегантную особу в подобное место?
Девушка вышла на улицу, обернулась и что-то сказала в темноту дверного проема. Через мгновение на пороге появилась девочка в белом кисейном платье, на макушке ее покачивался большой синий бант. Быстрым Шагом девочка направилась к такси. Следом с чемоданом в руке семенила худая смуглая женщина. Девочка забралась в такси и высунула руку, чтобы попрощаться с провожатой, которая в своем блеклом хлопчатобумажном платье и поношенных домашних туфлях выглядела единственным персонажем, полностью соответствующим унылым подмосткам. Ее появление на неприметной и убогой улочке казалось вполне естественным.
Высокая девушка кивнула женщине, села в такси и захлопнула дверцу. Наблюдатель непроизвольно шагнул вперед, но он находился слишком далеко, чтобы расслышать указания, данные водителю. Человек выругался вполголоса и с нарочитой беззаботностью зашагал в противоположном направлении. Такси развернулось и устремилось в сторону города. Перед глазами человека на секунду мелькнули большой бант, бабочкой порхавший над головой девочки, и темные волосы девушки, склонившейся к маленькой спутнице. Он разобрал детский голос, пронзительный и возбужденный: "Arrivederci, Джанетта!"
На изучение обшарпанного дома времени не оставалось. Да и, судя по всему, в этом теперь отпала необходимость. Наблюдатель нащупал в кармане потрепанную записную книжку и припомнил, что рядом с наспех нацарапанным адресом имелась загадочная приписка "возможно использование ребенка". Не теряя времени, он поспешил в сторону оживленного шоссе.
Разумеется, человек в надвинутой на глаза шляпе не мог сказать наверняка, куда умчало такси своих пассажиров, но багаж малышки и торопливые движения элегантной девушки наводили на вполне определенное предположение.
После недолгого топтания на обочине Аппиевой дороги человеку удалось поймать такси. Он впрыгнул в машину и решительно бросил водителю:
— La stanzione, pronto![1]
Водитель кивнул и плотоядно улыбнулся: не каждый день попадаются пассажиры, с такой безоглядностью доверяющие свою жизнь римскому таксисту. Вскоре такси затормозило на привокзальной площади. Пассажир расплатился и выскочил из автомобиля, на чем свет кляня Муссолини и страсть дуче к монументальным сооружениям. И надо сказать, для недовольства имелись все основания: чтобы добраться до перрона, следовало преодолеть необъятные пространства грандиозного вокзала-дворца.
Как и предполагал человек, на перроне стоял готовый к отправлению миланский поезд. Точнее говоря, поезд уже тронулся. Расталкивая провожающих, человек что есть мочи припустил за последним вагоном.
— Браво! Браво! — жизнерадостно прокричал ему вслед носильщик, сверкнув белозубой улыбкой.
Но человеку было не до шуток. Он догнал последний вагон, вскочил на подножку и только тогда перевел дух.
Неужели все итальянцы, пока они остаются сторонними наблюдателями, смотрят на любое состязание, связанное со скоростью и опасностями, как на приятное развлечение? Не в этом ли кроется причина образа мышления латинян?
Человек вздохнул. Возможно, так оно и есть. Вероятно, именно поэтому он здесь и находится.
