Александр Горшков
Шарка Кракорова-Паюркова
РЕПОРТЁР
психологическая повесть
Прошлое имеет на нас такое влияние, какое мы ему позволяем иметь.
Поэтому каждый из нас сам выбирает, что хранить в своем сердце: убитых или
живых, сгоревшие в пожаре дома и улицы или уцелевшие ему назло…
Таких, как
я – много. Нам никто не ведет счет, мы брошены живым семенем в сухую землю, но
новая жизнь из него не возродится, ибо мы – прах, имеющий цену лишь в глазах
Бога…
Из
переписки живущих без Родины
1
Улица, по которой
одиноко шла Марта, была совершенно пуста. Моросящий дождь и порывистый колючий
ветер загнал последних прохожих под крыши в дома и уютные кафе, мерцавшие в
этом холодном и неуютном вечере теплыми огоньками. То, что Марта сейчас ощущала
в своей душе – совершенное одиночество, пустоту и холод – вполне отвечало унылой
погоде и темноте, обступившей ее со всех сторон.
Возле зеркальной витрины
она на мгновение остановилась, чтобы взглянуть на себя. Кисло усмехнулась:
припухлые от слез веки, такие же опухшие губы, потекшая с ресниц тушь… Марта
вытащила из маленькой сумочки косметичку, взяла оттуда тюбик алой губной помады
и жирным крестом перечеркнула свое отражение в сверкающем стекле. А потом,
кинув помаду назад в сумочку, не спеша пошла дальше.
«Какая ж ты сволочь, –
она снова вспомнила Гонзу, его нагловатую улыбку и недвусмысленные намеки на
то, что между ними все кончено. – Какой подлец, мерзавец…».
Пустота, царившая в ее
душе, стала быстро наполняться яростью и злобой, готовыми выплеснуться новыми
слезами. Марта взяла себя в руки, стараясь не отдаться нахлынувшим на нее
неприятным воспоминаниям. Чтобы успокоиться, она опять остановилась, достала
сигарету и, повернувшись спиной к ветру, чиркнула зажигалкой. Но порывы ветра
гасили огонек, пока Марте это не надоело, и она, скомкав так и не раскуренную
сигарету, бросила ее в решетку канализации на обочине мостовой.
Сегодня был явно не ее
день. Все было против нее, даже эта погода, этот внезапно налетевший ветер с
мелкой моросью, превратившие ее стильную прическу в подобие мочалки.
«Мерзавец, – она не
могла успокоиться, – ты еще пожалеешь… Мразь. Подонок…».
Она перебирала все
подробности этого вечера, обидные слова, сказанные друг другу, упреки и
обвинения. Нехорошие предчувствия Марты, не покидавшие ее в последнее время,
оправдались. Как ни старалась она отогнать от себя дурные мысли, связанные с
изменившимся поведением Гонзы – его недомолвками, странным нежеланием
встречаться, как раньше, – сердце подсказывало, что разрыв близок. И вот
сегодня он настал.
Марта опять всхлипнула,
не в силах подавить подступивший комок к горлу, и еще больше размазала по щекам
расплывшуюся тушь.
«И еще этот русский, –
она вспомнила пьяную горластую компанию, сидевшую недалеко от них в том же
уютном подвальчике «У Яны», где они любили коротать время с Гонзой, когда тот
ненадолго приезжал из Праги. – Кто там был еще? Мадьяры? Югославы? Да какая разница!
Свиньи есть свиньи…».
Эта компания в течение
всего времени, пока она объяснялась с Гонзой, раздражала ее больше всего: их
разнузданный громкий смех, наглые заигрывания с девчонками, сидевшими возле
бара. Понимая немного русский язык, она слышала грязные слова, без которых не обходилась
ни одна русская речь. Вся компания хлестала финскую водку вперемешку с пивом –
и то, и другое на их столе было в огромном количестве вместе с закуской,
которую то и дело подносил официант.
Нагловатый русский был в
центре этого дикого пьянства. Он сидел в темно-бардовой тунике, совершенно
вспотевший от выпивки и духоты, царившей вокруг, с давно небритой щетиной.
Когда он начинал что-то рассказывать, вся компания на миг затихала и
внимательно слушала, стараясь понять каждое его слово, а потом взрывалась либо
одобрительными возгласами, либо оглушительным смехом, хлопая русского по плечу
и наливая ему в рюмку.
Марта не любила русских:
за их бесцеремонность, высокомерие, откровенное хамство. Она не любила их с тех
пор, когда еще девчонкой жила с матерью недалеко от военного госпиталя
оккупационного советского гарнизона, части которого были разбросаны по лесам
вокруг их городка. Марта видела, что там служили не только русские, но и
другие: черноволосые, курчавые, смуглые, как арабы или мулаты, раскосые, как
китайцы, говорящие на странных гортанных наречиях. Но для нее они все были
русскими, живущими неизвестно во имя чего на ее родной земле и чувствовавшими
себя здесь полновластными хозяевами.
Марта не любила русских.
Из-за них пострадал ее родной отец – скромный учитель истории, который
осмелился высказаться нелестно про русские танки на Вацлавской площади в Праге
в 68-м году. От этой неприязни в ней жило абсолютное равнодушие к тому, о чем
так много писали и говорили журналисты: какие-то новые русские президенты,
этнические и междоусобные войны внутри самой России, террористы, беженцы…
И вот теперь почему-то
именно в этом русском хаме, весь вечер сидевшем недалеко от них, она видела
причину краха своей любви и надежд. Ей казалось, что, не будь его рядом, она б
сумела поговорить с Гонзой как-то по-другому, не взорваться в ответ на его
снисходительные улыбочки, ухмылки и шутки. Однако Гонзу, похоже, все вполне
устраивало. Он то и дело поворачивался в сторону, где сидела пьяная хохочущая
компания, и весело подмигивал Марте, когда та готова была разрыдаться и
убежать.
