Я был безработным всего лишь неделю, но мне уже казалось, что прохожие оглядываются на меня. Правда, разговаривали со мной, как и прежде, но не без оттенка иронии. Не могу утверждать, что это было пренебрежение — скорее какой-то неопределённый тон, в котором сквозило удивление. — А меня это злило. И поэтому я. решил что-нибудь, подыскать. Но не просто работу. Я мог приступить к ней немедленно, если бы согласился на то, что мне подсовывали, но мне хотелось заняться чем-нибудь интересным, таким, чем не занимался ещё никто.
И я заглянул в «Бюро редких профессий» — так называл свою круглую комнату в вилле «Дар Берте» пан Иозифек. Мы знакомы давно, и пару раз он действительно помог, когда дело моё было швах. Я знал, что он мне начнёт капать на мозги, — но сейчас это было необходимо, так как я пребывал в некотором душевном расстройстве.
Иозифек — действительно мастер своего дела. Он придумывает специальности для людей моего типа. Когда-то он был таким же чудаком, как и я, правда, обладал фантазией, которой мне недостаёт. В один прекрасный день он открыл в круглой башне своё «Бюро редких профессий», теперь его не мучают никакие проблемы. Он сочувствует всем, каждого выслушивает до конца. Любит морализировать, но относится к этому не то чтоб уж очень серьёзно, и поэтому его нравоучения проглатываешь, как подслащённые пилюли.
— Опять вы здесь, — начал Иозифек, едва взглянув на меня.
Память у него — как у слона. Я ответил:
— Маэстро, я не виноват, что работа бежит от меня, словно я чумной. Кстати, не нашлось бы у вас чего-нибудь интересного, но такого, чтобы не очень пачкать руки?
Его мозг сразу же заработал:
— Значит, так: я подобрал вам в своё время тёпленькое местечко в библиотеке приключенческой литературы. Но пользы от вас там было, как…
— …как от пустого звука, проносящегося над океаном книг, — подхватил я, — отчуждённого от людей благодаря пяти громкоговорителям. Я все время бормотал одно и то же: «Когда прочитаете, пожалуйста, сдайте! Дома они вам будут мешать!» Или: «Пользуйтесь лестницами вместо сидений!» Все впустую! Каждый бросается к сиденьям-подъёмникам и катается вверх-вниз, болтая ногами. А когда сиденья застрянут, то раздаётся крик о помощи.
— Короче, — подытожил мистер Иозифек, — с модернизацией ничего не получилось. Приставную лесенку библейских времён вернули на то место, откуда её когда-то убрали…
— Да, вроде того, — ответил я, — и читатели снова карабкаются по ступенькам, словно обезьяны. Но от крика у меня воспалились голосовые связки, и я удрал из этого заведения…
— …Чтобы больше туда не возвращаться, бесплодное вы семя! — И тут мистер Иозифек сел на своего конька, превратившись в пастыря тех, кто ищет утраченное: Труд — нравоучительно начал он, — это дело совести каждого человека, руководствующегося определёнными моральными принципами. Раньше люди, исповедуясь, избавлялись от вины, сваливая её на господа бога. И в наше время существуют грешники, но они уже другие. Сейчас самый тяжкий грех-проступок против Её величества Работы. У этой медали — две стороны. Люди определённой категории — алчные, потерявшие совесть, которые готовы работать, не заботясь о других, хоть по восьми часов в день, стараясь наработаться «от пуза». Они уклоняются от встреч со мной, так как я их перед всеми обличаю и позорю. К этой категории вы, молодой человек, естественно, не относитесь. Вы скорее принадлежите к другому типу людей — к тем, кто не может усидеть на месте, к паломникам, которые вечно чего-то ищут и ни на чем не могут остановиться. Это и желторотые всезнайки, голова которых набита всяческими сведениями, и болтуны, которые хотели бы немедленно своими руками, точнее, языком, переделать мир. Я из кожи вон лезу, чтобы удовлетворить свою клиентуру: ищу, выдумываю, добиваюсь, чуть ли не колдую. Пока что все идёт нормально — работы больше, чем людей, она есть и на земле, и под землёй, и в воде, и в воздухе, под крышами и на крышах; куда ни глянь
— всюду она смотрит на тебя, подмигивает тебе, её надо лишь ухватить!
Мистер Иозифек просто лопался от гордости, а я лишь покорно ждал, когда он, наконец, вспомнит обо мне и даст мне какой-нибудь совет.
— Я рад, маэстро, — сказал я, — что на свете так много работы, что её больше, чем надо людям, и что вы мне предоставите возможность выбора…
— Вы играете в шахматы?
— Нет…
— Почему?
— Не умею…
— Это не имеет значения. Достаточно позаниматься год, из вас сделают среднего шахматиста, и вы станете учить новичков.
Он также сказал, что игра в шахматы — это основы человеческого интеллектуального развития, гигиена мозга. Я ему ответил, что от квадратиков у меня рябит в глазах, особенно когда они идут сплошняком, и что на меня благотворно действуют лишь кружочки…
— А что, если наняться к какому-нибудь писателю? У больших людей большие дома. Около них всегда вертится десятка два учеников, и всем находится дело — переписывать, стенографировать, печатать на машинке, считывать, учиться писать или следить за библиотекой, рвать сорняки…
— Вы это серьёзно, маэстро?
— А почему бы и нет? Знаменитому Аркаду Виндишу нужен мажордом.
