Я питал надежду, что среди моих друзей по «Лонгфелло» найдутся многие, кто вспомнит о моей весьма примечательной репутации, заработанной в течение того семестра, который я там проучился, но, выяснив, что по прошествии тридцати лет кое-кто из друзей умер, другие разъехались или забыли «Лонгфелло», я решил вспомнить об этом сам.
«Лонгфелло» не была, говоря строго, средней школой. В ней были седьмые и восьмые классы начальной школы, а полное название ей было «неполная средняя школа имени Лонгфелло». Лонгфелло, о котором идет речь, был, конечно же, тот самый мистер Лонгфелло, или Генри Водсворт, хотя ничего особенного из того никогда не следовало.
Если бы я не основал новую школу учения и поведения за период моего пребывания в «Лонгфелло», мне бы и в голову не пришло, что кто-либо из имевших честь знать меня в то время мог бы взять на себя труд рассказать обо мне.
Произошло это на уроке древней истории, вот тогда-то я впервые и поразил весь класс, дав всем понять, что перед ними и правда незаурядная личность. Случилось так, что это был первый урок в первый день школьных занятий. Учительнице, на лице у которой росли волосы, было лет сорок или около того, и она, как говорили, несмотря на противную внешность, была легкомысленной особой. Она курила сигареты, громко смеялась в обществе других учителей во время обеденного перерыва, а ученики старших классов частенько замечали, как она внезапно впадала в игривое, возбужденное состояние. Ученики звали ее мисс Шенстен, учителя — Гарриэт или Гарри. Нам раздали учебники древней истории, и мисс Шенстен для начала попросила нас открыть их на сто девяносто второй странице.
Я заметил, что для первого урока было бы правильнее начать с первой страницы.
Она спросила, как меня зовут, на что я был только рад честно признаться:
— Уильям Сароян.
— Так, Уильям Сароян, — сказала мисс Шенстен, — я могла бы сказать, мистер Уильям Сароян, закрой рот и предоставь мне возможность преподавать классу древнюю историю.
Здорово она меня отбрила.
На сто девяносто второй странице, как сейчас помню, была фотография двух довольно невзрачных камней, которые, по словам мисс Шенстен, назывались Стоунхенд[1] А еще она сказала, что этим камням двадцать тысяч лет.
Тут-то и пришла в действие моя школа учения и поведения.
— Откуда вы знаете? — спросил я.
Это был новый удар по старой школе учения, согласно которой учителя задают вопросы, а ученики стараются на них ответить. Новая школа получила всеобщее одобрение у класса. Он долго и громко шумел в энтузиазме. То, что там происходило, могло бы быть истолковано как демонстрация.
Вся соль была в том, что ни мисс Шенстен, ни сам мистер Монсун, директор, не могли дать сколько-ни-будь удовлетворительный ответ ни на один из разумных вопросов такого рода, так как они (да и все другие учителя) всегда принимали на веру то, что находили в учебниках.
Вместо того чтобы попытаться ответить на мой вопрос, мисс Шенстен вынудила меня продемонстрировать новую школу поведения. Другими словами — обратила меня в бегство. Она кинулась на меня с такой быстротой, что я едва смог удрать. На какой-то миг, прежде чем я выскользнул, она успела ухватить меня за свитер домашней вязки и порвала его. Класс также одобрил и новую школу поведения. Вместо того чтобы оставаться на месте в весьма затруднительных ситуациях, не лучше ли встать и уйти. Погоня была захватывающей, но я благополучно покинул класс. Спустя пять минут, надеясь, что она успокоилась, я открыл дверь, хотел войти и сесть на свое место, как она опять бросилась на меня, и я снова убежал.
Чтобы не ждать последствий, я решил уведомить о происшедшем самого мистера Монсуна, но, рассказав ему все, я здорово удивился, поскольку симпатии его лежали на стороне мисс Шенстен и еще потому, что глядел он на меня с отвращением.
— Опа сказала, что скалам двадцать тысяч лет, — сказал я. — Все, что я сказал, это — «откуда вы знаете?». Я не имел в виду, что они не были такими старыми. Я думал, что, может быть, они еще старше, — возможно, им тридцать тысяч лет. Как стара Земля? Семь миллионов лет, не так ли? Если в учебнике говорится, что скалам двадцать тысяч лет, то кто-то же должен знать, откуда в нем такие данные. Это средняя школа имени Лонгфелло. Я пришел сюда учиться. И я не ожидал, что меня накажут за то, что я хочу получить знания.
— Как тебя зовут? — спросил мистер Монсун.
— Уильям Сароян, — ответил я как можно скромнее, хотя должен признаться, что это было не так уж легко.
— Тебе?.. — сказал мистер Монсун.
— Одиннадцать, — сказал я.
— Нет, я не об этом.
— Сорок семь килограммов.
— Нет, нет…
— Пресвитерианин.
— Имя, вот о чем я думаю.
— Оно, говорят, означает блондин.
— Национальность, — сказал мистер Монсун.
— Армянин, — ответил я гордо.
— Так я и думал, — сказал директор.
— Что вы так и думали?
— Никто, кроме армянина, не задал бы такого вопроса.
— Откуда вы знаете? — сказал я, давая ход новой школе.
— Ведь никто же, кроме тебя, так не поступил, — сказал директор. — Разве это не отвечает на твой вопрос?
— Лишь частично, — сказал я. — Откуда вы знаете, что кто-нибудь другой не задал бы этого вопроса, если бы этого не сделал я?