Юджин честно пытался собрать осколки, но они, как назло, выскальзывали из пальцев — и ужасно мешала дочь. Крутилась под руками — спасу нет.
— И в кого ты пошла! — ворчал Юджин и тянул к себе щётку, которую дочь хотела отобрать. — Кто тебя учил рвать из рук? Я или мать, а?
— Папа! — говорила Эми с нажимом, с укоризной, скрывающей раздражение, убирая осколки, как фокусник — с невозможной ловкостью. — Отдай мне и присядь, пока у тебя голова не закружилась. О! Смотри, ты порезался!
— Где? — Юджин поднял руку к глазам.
— Правая рука, — сказала Эми. — С другой стороны, переверни кисть. Дай, я обработаю.
— Подумаешь, — хмыкнул Юджин. — Крохотная царапина. Да у меня кожа, как у слона, разве таким стекляшечкам её поранить!
— Папа, сядь, пожалуйста! — в голосе Эми появились нотки приказа. И за руку ухватила жёстко. — Смотри: разбил вазу, разлил воду, наступил на цветы, порезался, всё заляпал кровью… Ну не будь ребёнком, дай тебе помочь! Дай, я заклею пластырем… ну, хоть так…
— А зачем, скажи на милость, ты поставила эту дурацкую вазу на полку, где лежат мои журналы? — возмутился Юджин. — Я просто хотел достать журнал, а ваза стояла на самом краю. И конечно, я наступил! Ты же толкаешься! Мешаешь убирать.
— С уборкой я справлюсь и без тебя, — отрезала Эми.
И осколки с совка в мусорное ведро — трах! С грохотом.
— Ужасная пошла молодёжь, — хмуро сказал Юджин, забирая журнал и очки. — Суетится, устраивает шум из-за пустяков… Я, пожалуй, почитаю после. Мы с Шустриком лучше пройдёмся. Пока солнышко на дворе.
Как всегда, Шустрик услышал свою кличку даже из гостиной, где дремал рядом с обогревателем — и тут же прискакал тяжёлым галопом, крутя хвостом. Юджин положил журнал на стол и приласкал пса. Толстый, белёсый от времени лабрадор заметил пластырь на ладони хозяина и принялся снимать его, чтобы вылизать ранку; Юджин, улыбаясь, отодвигал его нос.
— Куда это ты собрался один? — спросила Эми. Риторически.
— Не один, а с Шустриком, вдвоём, значит, — отозвался Юджин.
— Ага, Шустрик, в случае чего, тебе и скорую вызовет, — сказала Эми устало. — А если ты упадёшь? А если обморок? Как на прошлой неделе, когда ты госпожу Гаррет до смерти перепугал…
— С чего бы?! — Юджин упрямо мотнул головой. — Я немного перепил на прошлой неделе, вот и отключился. Сам удивляюсь: всего-то полстаканчика бренди… Ну, пригласил девчонку посидеть…
— Это ты про госпожу Гаррет? — вздохнула Эми.
— Про Молли, — кивнул Юджин. — Огонь девчонка, всегда была такая… Ну, принесла бутылочку…
— Папа, хватит, — отрезала Эми. — Всё это глупости. Положи поводок. Вернётся Тим и выведет Шустрика. Не так уж ему и надо… а ты создаёшь больше хлопот, чем пятеро детей.
Юджин устал спорить. Он снова взял со стола журнал и похлопал себя по бедру. Шустрик подсунулся под его ладонь — и оба побрели в комнату Юджина, к окну, у которого стояло глубокое кресло. Старый человек и старый пёс.
* * *
Вечером Юджин делал вид, что дремлет в кресле — и слушал, как в соседней комнате дочка разговаривает с мужем. Двери были открыты, и Юджин слышал каждое слово — об ужасных вещах, от которых у него тянуло и ныло сердце.
— Отец очень сдал, — говорила Эми. — Он падает, ты знаешь? Сегодня полез за журналом и снова чуть не упал, уронил вазу, порезался…
— Эми, милая, никто из нас не молодеет, — отвечал Тим. — Юджин — славный мужик…
— Ты его видишь только когда приходишь из редакции, — Эми вздохнула, и Юджин понял: чтобы не раздражаться вновь. — А я целый день кручусь по дому, как проклятая… Знаешь, когда Двойняшки были маленькими, я уставала меньше. Может, потому, что понимала: они вырастут — и всё изменится. А тут… я понимаю, что дальше будет только хуже.
— Ему восемьдесят шесть, — осторожно вставил Тим.
— И что? — голос Эми звучал мрачно. — Что ты хочешь этим сказать? Что он скоро умрёт?
«Сейчас заплачет», — печально подумал Юджин, но Тим, наверное, её обнял, и она не заплакала, только вздохнула.
— Надеюсь, что нет, — говорил Тим. — Он крепкий старик, ему ещё жить и жить…
— Да, — сказала Эми очень тихо, но Юджин ухитрился расслышать хорошо. — Ему — да. А мне? Мне, Тим? Я бросила работу, наплевала на карьеру, стала чокнутой домохозяйкой, вечно уставшей и готовой сорваться из-за любого пустяка — потому что меня всё это ужасно выматывает и потому что я выхода не вижу! И я боюсь, что, стоит мне отлучиться на минутку, хоть до супермаркета, отец включит газ и забудет зажечь плиту, или убьёт себя током, или упадёт и сломает шейку бедра… да ещё пёс!
— А Шустрик тебе чем не угодил?
Эми всхлипнула.
— Ты считаешь меня злой ведьмой, да? Я злюсь на этого пса, потому что даже я об него спотыкаюсь, а если споткнётся отец, то уже не сможет встать! А Шустрик, как назло, постоянно засыпает там, где споткнуться легче всего. И я сдерживаюсь, чтобы его не пнуть. Я — злая, да?
— Нет, — грустно сказал Тим. — Вижу, как ты устала. А Шустрик тоже стар. Сколько ему уже, лет десять?
— Двенадцатый, — поправила Эми. — Помнишь, как он носился раньше? Не унять… а теперь только дремлет, и именно там, где ходят люди. И растолстел, как поросёнок.
— Он друг Юджина, — сказал Тим.
