В этом месте у зарослей шиповника, усыпанных крупными алыми розами, Кама-река текла по галечнику, по окатным разного цвета камушкам. И катала она их, и гладила, и перебирала, сколько лет — не сосчитаешь, и все равно среди них попадались острые, как стекла. О такую вострину Леонтий порезал ступню, на одной ножке припрыгал на песок, посмотрел — крови не было, была на ноге белая полоса, и только.
На Леонтия накатились волны — их поднял большой теплоход. Мальчуган едва успел зажмуриться, как холодная зеленая волна, просвечиваясь насквозь, окатила его от макушки до пят. Мальчуган счастливо замотал головой, стряхивая влагу с лица, а вторая волна, ниже и теплее первой, оплеснула его по пояс и, убегая обратно, гремя галькой, попыталась потащить мальчугана с собой — в Каму-реку.
Это движение волны Леонтий понял как приглашение немедленно искупаться. Подался вслед за волной, и его подхватило течение и понесло вдоль берега, и берег быстро побежал от него.
Леонтий лег на бок и поплыл вразрез течению. Так веселее, так лучше чувствовать свою силу и ловкость, будто борешься с кем-то большим, добродушным и не столь ловким, как ты.
Мальчуган устал не скоро, а когда устал, то обнаружил, что ни того, ни этого берега не видно, и перепугался. Никогда в жизни ему не приходилось заплывать так далеко.
У самых глаз катилась выпуклая, в солнечных рябинах, вода, сверху прохладная, а снизу, стоило опустить ноги, студеная, как лед, и Леонтий ждал, что его всего сведет судорога и он утонет.
Течение несло его на красный бакен. Обеими руками мальчуган поймался за его шершавую железную шею, нагретую солнцем, обнял ее — бакен глубоко притонул, тут же выметнулся из воды и опять притонул, успокаиваясь.
— Мама, — горячо, как молитву, зашептал Леонтий, — сними меня отсюда.
Низ бакена, погруженный в воду, был как бы обшит пушистыми бархатными зелеными водорослями, скользкими и холодными, и течение постоянно шевелило их.
Из воды вынырнуло круглое лицо девочки с моргающими глазами. Отфыркиваясь, девочка схватилась за бакен, — он заходил ходуном и не сразу успокоился — и, тяжело дыша, улыбнулась Леонтию.
— Ты… с той стороны? — спросила она.
Стараясь не разреветься, он кивнул.
— Я… тоже! — обрадовалась девочка.
Она отдышалась и с удовольствием сказала про бакен, про его водоросли:
— Медуза Горгона! — И, не спрашивая согласия Леонтия, обеими руками резко оттолкнулась от бакена, отчего тот чуть не опрокинулся, и крикнула: — Поплыли обратно!
Леонтий погибельно плюхнулся в воду, поплыл вслед за девочкой и скоро потерял ее из виду. «Утону, вот сейчас утону», — не успел подумать он, как рядом увидел лицо девочки.
— Устал, так ложись на спину. И я лягу.
Он покорно перевернулся на спину, раскинул руки и ноги, сразу погрузился в воду, но не утонул, не задохнулся. Он дышал и слышал, как судорожно колотится сердце. Над ним плыло небо с холодным косматым солнцем в вышине.
Рядом всплескивало. Это плыла девочка и рассказывала далеким голосом:
— Я на спинке два часа могу плыть… Только неохота!.. Приспособление бы какое сделать, чтобы можно книги читать, когда плывешь на спинке! Сколько бы я книг перечитала!.. Говорят, лежа читать вредно… Вода как шелковая… Сколько с меня кож сошло? Три! Эта кожа уже не слезет… Вставай, здесь мелко.
Леонтий встал на твердое ребристое дно, вышел вслед за девочкой на берег, и тут — будто кто-то палкой ударил его по подколенкам — ноги его подогнулись, он упал на песок и безутешно заплакал.
Он плакал до икоты, а девочка гладила его по мокрым волосам и что-то говорила.
Икота отпустила Леонтия. Он сел на песок, сквозь спутанные волосы посмотрел на девочку и засмеялся.
Она засмеялась ответно и сказала:
— Давай вместе посмеемся!
Он ждал, что она, как мама, скажет еще что-нибудь утешительное, но девочка воскликнула:
— Юноши нынче такие слабые пошли! Где ты одежду оставил?
Леонтий слабо махнул рукой:
— Там…
— Принести?
— Сам дойду.
— Я провожу тебя.
Он встал, покачнулся. Девочка придержала его обеими руками и спросила:
— Куришь? Смотри, не надо.
— Нет, не курю.
— И правильно! У нас один мальчишка курит, так он сто метров не проплывет.
Некоторое время она вела его под руку, а потом он пошел самостоятельно. До одежды идти было далеко, и, удивляясь, куда его отнесло, Леонтий шел рядом с девочкой, подальше от воды, и с радостью обнаружил, что солнце и песок опять стали горячими, а из лугов тянет сеном и чайным тончайшим запахом роз — шиповник цветет.
Конфузясь, он спросил девочку:
— Вы в каком классе учитесь?
— В пятом.
— А я в седьмом, — сказал Леонтий с некоторым превосходством в голосе.
Вот и пришли. Его одежда темным узелком лежала под берегом, и ее, как снежной пылью, припорошило песком.
— И откуда он взялся? — удивился Леонтий, стряхивая песок с одежды. — Ветра не было, а ему обязательно надо насыпаться.
Он вдруг застеснялся своей худобы, своих ребрышек, торопливо оделся и сказал девочке, которая увиделась ему маленькой, ненужной свидетельницей его слабости:
— Вот и мы!
— Вы бы еще умылись, — ласково попросила она.
Леонтий вспомнил пословицу, которую слышал от бабушки, и сказал с вызовом:
