У Серёжи было две собаки – Анчар и Копейка. Анчар был чёрный, крупный волкодав, и за красоту его знали все жители городка, в котором жил Серёжа с родителями. А Копейка был маленький, седой и старый, и его мало кто знал.
Однажды по старости лет Копейка принял страхового агента Ивана Ивановича Веретенникова за разбойника и вцепился ему в грудь. А когда Копейка понял, что обознался, что перед ним Иван Иванович Веретенников, добрый знакомый, много раз угощавший собаку колбасой, сконфузился, спрятался в поленнице дров и оттуда слушал грустный голос страхового агента:
– Да… Стареет Копейка… А может, и не стареет… Вот я и думаю, как с ним сейчас поступить? Подавать на его хозяев в суд или не надо?
– Не надо-оо-ооо! – прошептал Серёжа.
А вслед за ним высказались и его родители. Сперва отец:
– Не надо бы…
Потом мать:
– Простите вы Копейку, Иван Иванович, пожалуйста. Жить-то ему осталось… А вместо порванной рубашки мы вам купим новую, из чистой шерсти.
– Так подавать в суд или не подавать? – оглядывая собеседников, вопрошал Иван Иванович Веретенников. – Что-то я никак понять не могу: надо или не надо?
«Не надо-оо-ооо», – тоскливо зевнул огромный Анчар, и пасть его блеснула красным огнём, на что страховой агент согласился:
– Не будем, не будем! Раз не надо, значит, не надо. Однако застраховать имущество от пожара – надо-оо-ооо.
Иван Иванович Веретенников торжествующе обвёл рукой дом, двор и надворные постройки.
И родители Серёжи впервые застраховали имущество от пожара – заплатили деньги страховому агенту, чтобы на тот случай, если случится пожар и сгорят ценные вещи, а то и дом сгорит, государство выплатило бы убытки Серёжиной семье.
Иван Иванович ушёл, придерживая на груди порванную рубашку. Как только он ушёл, из поленницы вылез Копейка и чихнул от яркого солнца.
– Будь здоров, Копейка! – сказал Серёжа.
А отец проворчал:
– На пенсию тебе пора. На своих кидаться начал.
– Что дальше-то будет?.. – вздохнула мать.
А дальше Серёжа стал ждать пожара. Пожар обязательно должен случиться, раз деньги за него заплачены, тем более что дни стояли жаркие, и из Большого бора наносило запахи горячей смолы – живицы и нежной ягоды земляники.
…Дни остыли. Теперь из Большого бора пахло хвоей и грибами, а по утрам холодной росой. И Серёжа понял, что никакого пожара ждать не надо, даже если за него деньги плачены…
Тихие стояли дни, погожие, грибные, и родители ушли в Большой бор за грибами, а Серёжу оставили домовничать с двумя собаками – с чёрным Анчаром и седым Копейкой.
Перед дорогой родители наказали Анчару, который, как видимо, всё понимал:
– Береги Серёжу пуще глаза!
Серёжа походил по дому, полазал по крыше, покормил собак и сам поел не единожды. А ближе к вечеру с Анчаром и Копейкой пошёл встречать родителей.
Только собаки вбежали в Большой бор, как деревья – красные сосны – разомкнулись и замкнулись за ними, словно медные ворота.
Пустят ли ворота Серёжу?
Может, таких-то маленьких одних не пускают в боры? Рано им ещё по лесам да по борам бегать?
С опаской вошёл Серёжа в Большой бор и услышал, как здесь пахнет самоварными шишками, хвоей и папоротниками и раскатисто лают собаки. Анчар басом. А Копейка… Не поймёшь, как лает Копейка: не то повизгивает, не то покашливает.
– Эх ты, Копейка! – сказал Серёжа. – Лаять совсем разучился.
Собаки бежали, внюхиваясь в землю, толсто устланную хвоей, отыскивали следы Серёжиных родителей, – впереди Анчар, за ним Копейка.
А за Копейкой поспевал Серёжа. Они бежали без отдыха много времени. Сколько, я сказать затрудняюсь, скажу только, что бежали они до тех пор, пока не пошёл дождь.
Первое время он шелестел там, где-то наверху, и задерживался в ветвях, а потом разом обрушился сюда и до нитки промочил всех троих – Серёжу, Анчара и Копейку.
Мокрый, Копейка стал совсем маленьким. И Серёжа словно уменьшился в размерах. А Анчар каким был огромным, таким и остался. Только шерсть на нём блестела и искрилась.
Собаки, не сговариваясь, легли под сосной, где сухо. Серёжа всё ждал, что они побегут домой, в город. А собаки, которых дождь сбил со следу, смотрели на хозяина и ждали, куда он пойдёт.
Куда он, туда и они.
– Папа-ааа! Мама-ааа! – что было сил закричал Серёжа. Эхо заметалось по лесу: туда-сюда, туда-сюда…
И собаки заворочали головами вслед за эхом: туда-сюда, туда-сюда…
Эхо ответило, а родители нет.
Где они теперь, родители-то?
Дома, конечно.
А дом где? Может быть, там?
Пошёл Серёжа на просвет между соснами, а за ним, как за хозяином, пошли собаки.
Все трое вышли не к дому, а к лесному озеру. Вода в озере не шелохнётся, и цвет у неё зелёный и смоляной. Берега зыбкие, и к самой воде не подойти. А подойти охота, чтобы утолить жажду. Ещё как охота! Посмотреть, что там в воде делается. Берега сплетены из мохнатых, зелёных, золотых, а то и голубых трав. И куда ни глянь – рассыпаны по берегам белые, как стеклянные, ягоды. Пошёл Серёжа по ягоды – берег закачался, заходил, и Серёжины следы наполнились студёной водой, и ноги у мальчугана свело от холода.
Заплакал Серёжа, еле-еле выбрался на твёрдую землю и всё-таки успел унести в горсти несколько тяжёлых, как камешки, ягод.
