Из сборника мемуаров о Каролюсе-Дюране, рассказ Люэса Д.
«Марк Аврелий, я – Люэс, и Каролюс – два моих лучших друга, the bestовских, если можно так сказать, супер, как золотом пишут на эпохальных дисках – «Greatest Hits» – я – ди-джей на радио, потому я так странно говорю – быстро, много лишнего, эфир забиваю – так вот – случилось сие в июне, жара только наступала на город, как за одну неделю нас троих снесло – кого на камни, кого на берег, кого потащило в неизвестные дали, океан там, акулы, пираньи – нас всех бросили наши любимые, милые, возлюбленные, драгоценные, услады душ и отрады глаз, наши девушки: Марка Аврелия – Анна во вторник, Каролюса Марисоль в среду; а меня, слугу вашего покорного, Люэса Джастин в субботу – по сей день этот ненавижу – выбросила вещи на площадку: коробку с CD, пару джинсов и три свитера – видно, я довел ее своей болтовней; ну, если честно, я крутил параллельно с одной еще девушкой, но это было несерьезно, но Джастин этого, конечно, слушать не стала… Довольно грустно – ведь я устал за день, хотел есть и так её сильно любил, её, не ту девушку, не знаю, зачем мне это было нужно, какой-то роман нелепый на стороне, когда я точно знал, что люблю Джастин – будто форму проверял, могу еще понравится кому-то…
Мы всегда собираемся у Марка Аврелия – у него огромная квартира, полная книг – их коллекционировал его отец, тоже поэт, и вина – вино коллекционирует Марк – мы напились, само собой, и стали обсуждать наше бесконечное и, в общем-то, вечное горе – как море… В итоге обсудить мы ничего не успели, потому как сразу сильно напились. Брат Марка, Юэн, был у бабушки, в отъезде, обжирался садово-огородными предметами роскоши, вообще, они сироты, Марк растил Юэна с пяти лет, сам тогда еще пятнадцатилетний, когда родители умерли…. Я как-то, на середине рассказа о чем-то, заснул и проснулся – утром, рано-рано, на рассвете, – от холода – окно забыли закрыть; в нем, открытом нараспашку, сквозь ветки почти черные, розовые полосы плывут, будто бутон огромный распускается – розы гигантской – над городом. Я вылез из кресла, в котором отрубился, все болело – ужасно это, спать в кресле – ненавижу самолеты – споткнулся о свой бокал, у Марка Аврелия они настоящие, из старинного стекла, высокие, широкие, Каролюс еще на этих бокалах играть умеет – арию из какой-то старинной оперы, которая в «Пятом элементе». Он спал недалеко, на софе, а храп Марка Аврелия доносился из спальни – видно, я один такой придурок, что в кресле задрых – все остальные расположились с удобством… Я подошел к окну, свесился, подумал: «блевануть или не блевануть?», но по двору пошла злючая соседка с бидоном, а у братьев и так репутация не очень. Второй моей мыслью была: «а чего она так рано и с бидоном, что за дичь?», и вдруг увидел подъезжающую машину с надписью «Молоко» – так здорово, фермеры приезжают, привозят молоко рано утром; подумал, что можно попить молока с хлебом, омлет сделать – культурное утро – а то свинство полное получилось вчера, о чем твердила разбитая посуда с какой-то семгой, и откуда спрашивается? в соусе – везде по полу… спаниеля Гая Юэн увез с собой на дачу, подъесть-убрать некому… От крика «Молоко! Творог! Сметана!» зашевелился Каролюс на софе; глаза его разомкнулись, когда я нагнулся вытаскивать из пиджака его деньги на молоко.
– Купи пива, – сказал он.
– Нет, – ответил я и ушел, дверь хлопнула и окно тоже – сквозняк. На площадке было темно, свет общий уже отключили; по лестнице поднимался сосед братьев – Льюис, совершенной красоты парень; мы познакомились, когда в очередной раз вместе ловили Гая на лестнице – он поймал, мы знакомимся: «Люэс», «Льюис» – и засмеялись сразу… Он шел в черном костюме и белой рубашке, свежесрезанные розы мокли на плече и руке – такого букетища я не видел еще. Все разноцветные.
– Красота, – сказал я, – откуда в такую рань?
– От крестной, – он расправил один цветок, похожий на наступающий рассвет за окном… Ресницы легли на шелковые щеки сизо-синей тенью – сумерки. Блин, до чего люди красивые бывают! Рядом с ним верилось, что звезды существуют, что это кому-нибудь нужно, нужна же миру была «Yesterday» – и ее написали. Может, он был немного женственным, Льюис, но с парнями я его не видел, так что он просто неземной. – Только что приехал. Из Лидье, – это город-пригород Гель-Грина, весь в белых домах, на пафосе весь такой, Санта-Моника Гель-Гриновская, – а ты чего помятый, как из стирки? Пили? – он тоже иногда пил с нами. Видели б вы, как изящно он блевал. Так только Каролюс еще умеет.
– Ага, – и не стал уточнять почему – ну, с другом-коллекционером вина повод не нужен.
– Ну-ну, – сказал он. – Хочешь розу?
И не дожидаясь ответа, воткнул мне за ухо, в рыжие мои, апельсиновые волосы. Шип оцарапал кожу. Будто в рыцари посвятил – никогда мне роз не дарили так…
Я купил молока литр, пару пачек мороженого и пошел обратно. Розу подарил молочнице – ну, приятная оказалась женщина, пусть; но, оказывается, в дверь Льюис воткнул еще две – как он узнал, сколько нас было…
![Филофиоли [семь рассказов]](/build/oblozhka.dc6e36b8.jpg)
