Последние десять лет я писал книгу, надеясь, что она станет одним из способов изменить, заговорить действительность и остановить наступление мрака. Но мрак наступил, а в книге, которая рассказывает о ближайшем будущем, оказалось слишком много совпадений с новым настоящим.
22 февраля я должен был внести финальную правку и отправить роман в издательства, которые проявили интерес. И хотя эта книга еще нуждается в редакторской работе, я думаю: надо отпустить ее и выложить уже сейчас — для всех, кому до нее может быть дело, кого она может поддержать. Если вообще сейчас может быть дело до книг.
Что такое литература в изменившемся мире, мы еще не знаем. Может быть, она должна заново подумать о том, зачем она, какой она должна быть. Я не знаю.
Возможно, кто-то прочитает и вспомнит: любовь сильнее всего. Возможно, кому-то удастся ненадолго отвлечься, а кто-то услышит дружеский голос. Я буду счастлив, если эта книга сделает чей-то день чуть легче.
«Весна прекрасная с яркими цветами с белыми облаками»
— Держи пилу.
— Что?
— Пилу, говорю, свою держи!
— Что?
— Ничего, врубаю!
— Я думал, это сказки! Мы серьезно сейчас это делать будем?
— Держи пилу, скорее! И наушники надень, иначе вконец оглохнешь. Иммигрант сонгс тебе в уши, погнали!
Жуткий звук. Даже сквозь жуткую песню, которую мне поставил Баобаб.
Снаружи и так, что летит куда-то в желудок: ГРРЗЖСК. В ушах: АААААААА. Снаружи и где-то внутри: ГРРЗЖСК. В ушах: АААААААА. Снаружи и где-то внутри: ГРРЗЖСК. В ушах: АААААААА. И так бесконечное количество лет.
Вижу: Баобаб в красном комбинезоне с надписью Ziggy Stardust с адской гримасой пилит левый край крашенного в триколор шлагбаума. Его крик я не слышу, свой пока сдерживаю, хотя уже нет. Снаружи и внутри: ГРРЗЖСК. В ушах: АААААААА. Из моего рта: ААААААААААААА.
Вижу: из окон высовываются люди. Вижу: моя пила впивается в металл, еще немного — и все обвалится. Чувствую: мерзкий запах. ГРРЗЖСК, АААААААА, ГРРЗЖСК, АААААААА. Все продолжается секунд пять, миллион лет. Грохот: обе части шлагбаума падают на землю. Тогда я вспомнил.
Нет, все началось не здесь.
Бояться не нужно ничего. Город оккупировали жуки. Они появились внезапно, сразу после серного зловония. Но появились уверенно — так уверенно, что кажется: они всегда жили здесь, еще с зырянами. Размером с ноготь твоего безымянного пальца, с вытянутым панцирем в оранжевую дробь и с черными крыльями: эта архитектура делала их крестиком на двери Али-Бабы или крестовым шрамом на правой ладони моего отца.
Строительные леса и верхушки деревьев, лежащие в лужах, листья едва зазеленевших кустов, детские площадки, подъезды, клетки лестниц, квартиры на первых-вторых-третьих этажах, вернувшиеся троллейбусы, скамейки бывших бульваров — все было оккупировано ими, по щиколотку. Жуки, перебирая лапами и шурша крыльями, перемещались по городу то хаотичной ордой, то стройным крестовым походом. Возвращаясь домой, вытряхнешь их из складок пальто, снимешь с головы, но новые крестоносцы сядут на твои плечи.
Я открываю глаза. Апрельский луч летит по комнате. Я перескочил через него, но на мгновение застрял в узкой светлой полосе — в ней осталась моя тень. Без нее я вышел на кухню.
Отряхнуться: так теперь начинался день. А я к тому же весь был не только в черных жучках, но и в белой шерсти. Белый линяющий заяц остался в комнате. Я отнес ему воды, студеной. Вернулся на грохочущую кухню. Радиоточка работала в полную силу. По радио сказали: «Бояться не нужно. Была чрезвычайно хороша для зимовки насекомых зима: не были сильны морозы, было много снега, так что всё, что могло перезимовать, перезимовало. Ничего экстраординарного не идет».
День, когда все в моей жизни начало меняться.
Я залил в уши порцию капель, вставил в ухо аппаратик с иглой. Проглотив кусок пирога с травянистой начинкой, запив его супом из чашки с отбитыми краешками, вышел на лестницу. В прорезях шлема почтового ящика что-то белело, уходя в голубой цвет. Я тогда подумал: «Почтовый голубь». Просунул свои длинные пальцы, пальцы пианиста, не знающего ни одной гаммы, в щель ящика, поцарапался чуть, но вытащил листок бумаги размером с твою ладонь. На листке зелеными чернилами было выведено:
«Не медлите, молю! „Цветущий жасмин“. Слушайте. Прямо сейчас, пора! Без промедления.
А.
P. S. Откройте коробку, подключите к ней наушники».
Я покрутил листок. Больше на нем не было ничего — только зеленая каллиграфия. К листку скотчем крепилась маленькая коробочка, завернутая в крафт. Конечно, конечно, я был удивлен. Не получаю я писем. Тем более таких. Я тогда подумал: наверное, это ошибка. Но тон письма, его вес, цвет, какой-то его внутренний звук заставили меня развернуть сверток. Я увидел очень-очень маленький, очень плоский музыкальный проигрыватель. Как раз такой, чтобы его можно засунуть в почтовый ящик. Я повертел коробочку — это был самодельный музыкальный модуль, запрограммированный на одну композицию. Сбоку был разъем для наушников. Я вытащил из уха аппарат, вставил наушники, подвел микроскопическую иглу к пластинке и нажал на кнопку. «Цветущий жасмин». Вибрафон, скрипка, струнные.
