В последних числах августа Эшенден, писатель по профессии, которого война застала за границей, сумел наконец вернуться в Англию. Вскоре по приезде он попал на званый обед, где был представлен не старому еще полковнику, фамилии которого не расслышал. Они обменялись парой фраз. Когда же Эшенден собрался уходить, полковник подошел к нему и спросил:
— Вы не откажетесь зайти ко мне в гости? Мне очень хотелось бы с вами потолковать.
— С удовольствием, — ответил Эшенден. — В любое время, когда вам будет удобно.
— Тогда завтра в одиннадцать. Хорошо?
— Договорились.
— У вас есть визитная карточка? Я запишу на ней мой адрес.
Эшенден вручил ему карточку, и полковник карандашом нацарапал на ней название улицы и номер дома.
Когда на следующее утро Эшенден шел на это свидание, он попал на улицу, застроенную вульгарного вида домами из красного кирпича. Эта часть Лондона некогда считалась фешенебельной, а теперь упала во мнении квартиросъемщиков, предпочитающих более престижные районы. На доме, куда был приглашен Эшенден, висела табличка: «Продается». Ставни были закрыты, и ничто не указывало на то, что здесь кто-то живет. Писатель позвонил в дверь, и ему тотчас же открыли; это произошло настолько быстро, что он даже вздрогнул. Его не спросили, по какому он делу, а сразу проводили в продолговатую комнату в глубине дома, раньше, очевидно, служившую столовой; ее броская внутренняя отделка до странного не вязалась с довольно убогой, конторского вида мебелью. Эшендену помещение это показалось похожим на склад купленных по дешевке подержанных вещей. Завидев Эшендена, полковник встал и поздоровался с ним за руку. Как узнал впоследствии писатель, человек этот служил в разведке и для конспирации представлялся не по фамилии, а просто Р. Он был чуть выше среднего роста, худощав; седые волосы коротко острижены, на желтоватом лице виднелись глубокие складки, холеные усы походили на щеточку. Обращало на себя внимание, как близко посажены его голубые глаза. Еще немного — и он казался бы косоглазым. В его бегающих глазах светилась жестокость, даже беспощадность; взгляд был хитрым и каким-то скользким. Сразу же становилось ясно: такой человек не может внушить ни доверия к себе, ни симпатии. Держался он, однако же, весьма любезно, даже сердечно.
Забросав Эшендена вопросами, полковник затем без всяких околичностей заявил ему, что он чуть ли не идеально подходит для службы в разведке. В самом деле, Эшенден знал несколько европейских языков, а литературная деятельность была отменным прикрытием — под предлогом сбора материала для книг он мог, не привлекая к себе внимания, посещать любую из нейтральных стран. Как раз когда они обсуждали это обстоятельство, Р. сказал:
— У вас будет возможность собрать материал, который, без сомнения, пригодится вам в работе.
— Очень сомневаюсь в этом, — возразил Эшенден.
— Расскажу вам об одном случае, происшедшем на днях. Ручаюсь за его достоверность. Порою мне кажется, что из этого мог бы выйти чертовски интересный рассказ. Один французский министр отправился в Ниццу, чтобы набраться сил после гриппа. В портфеле он вез несколько важных документов. Очень важных. Так вот, прибыв в город, он через пару дней подцепил на танцах какую-то блондинку — то ли в ресторане, то ли где-то еще. Очень уж она ему понравилась. Короче говоря, он привел ее к себе в отель, что было, замечу, весьма рискованно. Когда утром он пришел в себя, ни блондинки, ни портфеля в номере не было. Он помнит, что выпил с этой женщиной пару бокалов вина. По его мнению, когда он отвернулся, она подсыпала ему в бокал снотворное.
Р. окончил свой рассказ, взглянул на Эшендена, и в его близко посаженных глазах мелькнул огонек.
— Правда, драматично? — спросил он.
— Вы хотите сказать, что все это случилось на днях?
— На прошлой неделе.
— Невероятно! — воскликнул Эшенден. — За последние шестьдесят лет подобные происшествия описаны в тысячах новелл и в сотнях пьес, которые постоянно идут на сцене. Неужели вы хотите сказать, что жизнь лишь повторяет избитые сюжетные ходы?
Р. был чуточку озадачен.
— Если нужно, могу назвать подлинные имена и даты. Поверьте, союзники не оберутся хлопот из-за пропажи находившихся в том портфеле документов.
— Что ж, сэр, если работа в разведке дает писателю материал подобного сорта, то, боюсь, источником вдохновения он для него послужить не может, — вздохнул Эшенден. — Здесь просто нечего описывать.
Тем не менее они довольно быстро договорились об условиях, и когда Эшенден стал прощаться, в блокноте его были уже подробно записаны полученные им инструкции. На следующий день писатель должен был ехать в Женеву. На прощание Р. сказал ему как бы невзначай (тем самым придав своим словам особый смысл):
— Думаю, перед тем как вы приступите к работе, мне следует кое о чем вас предупредить. И не забывайте об этом. Если вы добьетесь успеха, никто не скажет вам спасибо, если же попадете в беду, никто вас не выручит. Устраивает вас это?
— Вполне.
— Тогда позвольте с вами проститься.
