Утром дома – обычная кутерьма. Все любят поспать, и все всегда торопятся. Катя стучится в дверь ванной, канючит:
– Пап, да скоро ты? Ну я же в институт опаздываю, у нас сегодня первый – матанализ...
Андрей из-за двери поучает:
– Вставать надо вовремя, соня.
Инесса, которой больно смотреть на несчастное Катькино лицо, кричит из кухни мужу:
– Завтракать иди, я тоже из-за вас опаздываю.
И так, с вариациями, почти каждый день. Потом один за другим дверью – хлоп, хлоп. Хлоп. Последней уходит Инесса.
В восемь утра в метро – час пик. Инесса привычно втискивается в вагон. Сжимают со всех сторон. Лучше всего придать телу свойства обмякшей тряпичной куклы – остаться на время как бы без костей и мускулов. Только те мышцы и нужны, что сжимают ручку сумки – она и так не упадет, между чужих рук и торсов закреплена надежно, но надо знать, что она при тебе – не оторвали, не украли. Поездка из дома на работу давно превратилась для Инессы в автоматическое действие, настолько не требующее никаких усилий от глаз, ушей, головы, что часто, приехав в институт, она не может вспомнить, как ехала, словно и не ехала вовсе, а перенеслась по воздуху.
В институте толчея в раздевалке. Знакомые и незнакомые или малознакомые лица – в таком громадном учреждении, если даже пятнадцать лет проработаешь, как Инесса, все равно всех знать не будешь.
Пока поднимается к себе в лабораторию на третий этаж, домашние мысли и заботы, которые ехали вместе в метро, отступили, остались где-то на лестничном марше между первым и вторым этажами, а подкрались другие, служебные; одни вытеснили другие незаметно, исподволь – так незаметно вытесняют в жизни молодые люди старших, энергичные – малоэнергичных. Это сравнение пришло Инессе в голову в тот момент, когда она увидела проходящего вдали по коридору нового начальника отдела.
Инесса открыла дверь в свою комнату. Все на местах, совершенно ничего не изменилось ни со вчерашнего дня, ни с позавчерашнего. Кажется, всегда так было и будет: Анастасия Николаевна – рассказывать про своего девятимесячного (трехмесячного, семимесячного) внука Волика, а Лида и Тоня, безмужние и бездетные техники-программистки, – слушать; Тоня – с восхищением и участием простодушного и доброго существа, созданного быть домовитой женой и матерью, но пока еще не ставшей ею; Лида – с любопытством человека, которому, о чем бы ни слушать, лишь бы не работать.
Мужчины, двое, Петр Павлович Мельников и Гриша Корниенко, старшие инженеры, – обсуждать итоги вчерашнего хоккейного (футбольного) матча; ругать ЦСКА или, наоборот «Спартак», забывая в эти минуты семью, малых детей и свой долг перед наукой. Инессе этот мужской азарт кажется дикарским, доисторическим каким-то. Безумство века? Отдушина? Сохраняющееся в каждом мужчине до конца жизни мальчишеское?..
Третий мужчина, Сева Горский, старший научный сотрудник, читает купленную в метро «Правду», но, как только Инесса открывает дверь, поднимает темноволосую, всегда аккуратно подстриженную и тщательно, на косой пробор причесанную голову и обласкивает Инессу взглядом. Взгляд говорит, что Сева ждал Инессу, что он рад Инессе, что ему нравится, приятна Инесса. Она привыкла к этому взгляду, безразлична к нему, но, когда его нет (Сева в командировке или Сева в отпуске), смутно ощущает, что он ей зачем-то нужен, что ей его недостает.
И все это – такое заранее известное, не обещающее никаких неожиданностей, как не обещает неожиданностей меню в институтской столовой или континентальный московский климат, – эта устойчивость и определенность по душе Инессе, их так мало на свете вообще. Достаточно просмотреть вечером газеты или послушать радио, как сразу ощутишь зыбкость под ногами. Чтобы снова стать твердо, надо себя успокоить: это все там, далеко, а рядом пока, слава Богу, тихо-спокойно; может быть, все эти колебания почвы затихнут раньше, чем превратятся в землетрясение?.. Это легко – так себя успокаивать, да и что остается?..
Инесса жизнерадостно здоровается с коллегами и проходит к своему столу.
– Инесса Михайловна, – обращается к ней Тоня, – вот мы поспорили: что такое карьерист? Не всякий же, кто достигает высокого положения, карьерист?
– Не всякий, – смеется Тониной наивности Инесса.
– Вот я и говорю, – ободренная, продолжает Тоня, – что Семен Петрович Карабан, хоть он и главный конструктор, а – не карьерист.
– Путаешь разные вещи, – перебивает ее Гриша Корниенко. – Семен Петрович – крупный ученый, светлая голова, зачем ему быть карьеристом?.. Карьеристы те, кто хочет достичь большего, имея право на малое – по своим индивидуальным человеческим качествам.
– Смотри-ка, – отмечает насмешливо Сева Горский, – до чего четкие определения выдает Корниенко!
– А я считаю – очень правильное определение, – горячится Тоня.
Сева предлагает:
– Тогда запиши еще одно: карьеристы любят друг друга и самих себя. Остальное человечество они не любят, и человечество не любит их.
– А на хрена им любовь человечества? – это Мельников с охотой оторвался от какой-то бумаги.
– Из-за чего, собственно, спор?.. Небось опять о Токареве? – догадывается Инесса. – Бедняга.
![В долине смертной тени [Эпидемия]](/storage/book-covers/20/20b59336dc28de47dc7a206b6ad9ee6ea45788bb.jpg)
