Самоуправляющиеся роботы, созданные чтобы служить человечеству и оберегать его.
Кет любил солнечное время — эти тридцать светлых и привольных дней, в течение которых ласковое солнце поднимается, минует свой зенит и заходит. Он любил свежесть и прохладу ветра, пылающую красоту солнца. Конечно, зимой можно кататься на коньках или санках, но теплые дни все же лучше. Как это замечательно: появляется первая зелень, затем почки солнечника превращаются в ароматные цветы и в конце концов созревают сладкие золотистые дыни. Но больше всего Кет любил Праздник Заката, когда листья горят красным и на всех хватает подарков, игр и лакомств.
В лунное время не так хорошо, потому что метели, начинающиеся после Заката, загоняют людей обратно под землю. Тридцать дней приходится проводить в узких туннелях, где всегда холодно и немножко хочется есть; к тому же тогда надо учить уроки, а единственное место для развлечений — спортивный зал. Он ненавидел темноту и холод, а также черных гуманоидов.
— Проклятые машины!
Няня Веш всегда пугала ими Кета, когда тот не слушался. Она была высокой, худой женщиной, с хмурым лицом и холодными, костлявыми руками. Ее муж умер на Малили, где родился Кет, и няня винила в его смерти гуманоидов.
— Это яркие черные машины, с виду похожие на людей, — Веш всегда говорила о них глухим, неприятным голосом. — Иногда они и выдают себя за людей. Они видят в темноте и никогда не спят. Они следят за нами и ждут — там, у себя на Луне. А тебя, Кет, они заберут, если ты не будешь слушаться.
Из-за этих рассказов он боялся лунного времени, когда Малили неподвижно висела в холодном черном небе (в одиночестве или поблизости от алого Дракона). Он чувствовал, что жестокие гуманоиды постоянно шпионят за ним, даже сквозь камень и снег над туннелями. Иногда мальчик просыпался от ужаса, обливаясь потом: ему снилось, будто они пришли, чтобы наказать его.
Часто Кет лежал без сна, мечтая где-нибудь спрятаться от них или даже придумывая способ их победить. «Если они — машины, то их наверняка сделали люди, — размышлял он, хотя и не знал, почему так уверен в этом. — Может быть, когда я вырасту, я смогу изобрести другие сильные машины, способные сражаться с гуманоидами».
— Они никогда не заберут меня! — заявил он однажды, — Я придумаю, как одолеть их!
Няня фыркнула и насмешливо посмотрела на него своими тусклыми глазами.
— Никто не может их остановить: гуманоидов триллионы! Они все знают и все могут, — она горько и холодно улыбнулась тонкими губами. — Если ты не будешь меня слушаться, они доберутся до тебя, как добрались до твоей мамы.
Кет не помнил ни своей матери, ни Малили — совсем ничего. Он вообще начал осознавать мир только с тех пор, как няня Веш вернулась с Малили вместе с его отцом, чтобы выдавать ему паек по карточке и учить уму-разуму.
— А что они сделали… — взглянув на ее лицо, он осекся, но затем снова набрал воздуху и шепотом продолжил: — Что они сделали с моей мамой?
— Она пошла за периметр искать мыследрево, — Веш не объяснила, что это такое. — Там джунгли, полные гуманоидов, драконьих мышей и дикарей-кочевников. И она не вернулась. А вообще, — воскликнула она вдруг ломким высоким голосом, — ты мог бы спросить об этом своего отца!
Но Кет боялся что-либо спрашивать у своего отца.
— Это было на Малили? — он помотал головой, жалея о своей нерешительности. — Там, откуда мы пришли?
— Да. И там, где умер мой Джендр.
Джендр был на Малили вместе с его отцом. Сейчас Веш носила тонкий серебряный браслет с его именем. Мальчику всегда хотелось узнать, как гуманоиды его убили, но он не решался спрашивать, потому что она всегда плакала, когда речь заходила о нем.
— Спроси своего отца — как! — ее голос сорвался, а бледное лицо исказилось. — Спроси, откуда у него тот шрам!
Кет не понимал, зачем было вообще туда отправляться. Это ведь очень далеко, и для людей там слишком холодно. Он думал: не лучше ли было оставить Малили гуманоидам, но не сказал этого, потому что няня Веш уткнулась лбом в стену и ее худое тело дрожало. Мальчик на цыпочках пошел прочь, чувствуя острую жалость.
Его отцом был спасатель Рин Кирон. Высокий и темноволосый, в черной форме, он держался очень прямо и работал в потайной комнате, куда Кету запрещалось входить. Стальная дверь всегда была закрыта, а если нет — мигала специальная красная лампочка, сообщая отцу, что дверь не заперта.
Иногда отец ночевал в той комнате, выдавая няне Веш талоны на свой завтрак, но чаще он отсутствовал по делам Спасательной Команды. О своей работе он никогда ничего не рассказывал, да и вообще говорил мало.
Не говорил он и о шраме — длинном, бледном, кривом шве, тянувшемся от самых волос до подбородка. Этот шрам менял цвет, когда отец злился. А злился он часто: и если Кет просил чего-нибудь, что не полагалось ему по карточке, и если Кет не хотел идти спать, зная, что ему опять приснятся кошмары про гуманоидов.
Мальчик полагал, что отец, скорее всего, был ранен на Малили в ужасном бою с гуманоидами. Наверное, они очень свирепые и жестокие, если смогли повредить такому сильному человеку. Однажды он спросил няню Веш, боится ли отец гуманоидов. У нее тут же вытянулось лицо, и она посмотрела куда-то в сторону.
