На опушке леса жил-был старый-престарый Дуб, такой старый, что никто в точности не знал, сколько ему лет. Не помнил, когда родился, и сам Дуб. Шелестя ветвями, он, бывало, рассказывал любопытным, что цветы в то лето вымахали ростом выше его самого, а иногда ещё добавлял, что той осенью в поле сгнила вся репка.
Он был самый обыкновенный старичок, этот Дуб, хотя все в один голос звали его властелином леса. Дуб давно уже не цвёл, не покрывался желудями. Он даже запамятовал, сколько было у него детей.
— С-с-сотни… С-с-сотни-и-и и с-с-сотни-и-и… — шептал он, а ветер покачивал его узловатые, замшелые от старости ветви.
На самой макушке Дуба гнездился Ворон. Чуть ниже поселился Голубь. В нескольких дуплах проживали по соседству три брата: Скворец, Певец и Говорец. Под мышкой у самой толстой ветви прилепился глиняный домик Ласточки. В тесной дыре рядом с нею хозяйничал Воробей. А под самым большим листом отсиживалась Улитка.
Так они все и жили: весной распевали песни, играли, порхали, летом воспитывали детей, а осенью одни отправлялись в тёплые края, а другие зимовали в дуплах. Свыкся Дуб со всеми своими постояльцами, сдружился с ними и считал, что без них и дня не проживёт.
Но однажды весной на самой молоденькой веточке, которой шёл всего лишь триста тридцатый годик, появился цветок, а из него получился Жёлудь. Дуб был просто сам не свой от радости. Ни днём ни ночью не спускал глаз с сыночка, резными листьями укрывал его от дождя и обмахивал в жару, спасая от мух и мошкары.
И Жёлудь рос, впитывал в себя самые сладкие соки, качался целыми днями на гибкой веточке, становясь всё крупней да сильней, пока не вырос в краснощёкого крепыша.
Но чем больше баловал Дуб сына, тем скучнее становилось тому. Надоели ему тихие воспоминания отца о славной седой старине, песни и сказки птиц, тяжёлые вздохи старого Дуба. Болтаясь на ветке, Жёлудь над всеми смеялся, всех дразнил и озорничал как только мог.
Однажды вечером Лягушка поймала в пруду под Дубом Комара и, приготовив ужин для семьи, стала звать дочку:
— Куотре, Куотре, Куотре!
— О-ах, о-ах, о-ах!.. — лениво проквакала та.
— Дай-ка ножик, дай-ка ножик, дай-ка ножик!
— Как-кой, как-кой, как-кой?
— Кр-р-ривой, кр-р-ривой, кр-р-ривой!
Сидя на листе кувшинки, Куотре ворочала большими вытаращенными глазами и не двигалась с места. Немного погодя мать снова завела:
— Куотре, Куотре, Куотре!
— О-ах, о-ах, о-ах!
Захотелось Жёлудю напугать их. Прицелившись, он сорвался с ветки и плюхнулся в воду прямо под носом Куотре, так что только брызги полетели.
Вся Лягушкина семья с перепугу нырнула в воду и забилась в ил. А Жёлудь, отвоевавший лист кувшинки, покатывался со смеху: ему ужасно понравилось, что лягушки так боятся его.
Старый Дуб, наверное, пожурил бы озорника, но тут, как нарочно, ветер утих, и ни один листок не шелохнулся. Только придирчивый Скворец не мог успокоиться — растолкал братьев и, взмахивая крыльями, стал доказывать им:
— Фьють! Фьють! Фьють! Не даёт уснуть, не даёт уснуть!
Его поддержал Говорец:
— Просто жуть, просто жуть, просто жуть!
Однако Певец стал их урезонивать:
— Как-нибудь, как-нибудь!..
Задремавший было Воробей высунул голову из своей дыры и обругал братьев:
Чир-чир-чир
И чиру-чиру,
Не даёте
Спать вы миру.
Чир-чир-чир
И ча-ча-ча,
Нет покоя
Скворец, Певец и Говорец накинулись на Воробья. Воробей кликнул на помощь жену. И загомонило всё дерево!
А Жёлудь, который всё это устроил, поплыл к берегу и, спрятавшись за бугорком, стал ждать, когда у Куотре в лёгких кончится воздух.
На этот раз он вскочил прямо на лист кувшинки и столкнул Куотре, отчего бедняга, испугавшись, потеряла дар речи. И как ни звала её несчастная мама Лягушка, Куотре до утра не могла откликнуться.
На другое утро, ещё не успев размяться и промыть росой заспанные глаза, Жёлудь уже хвастался перед всеми молоденькими деревцами своими необычайными подвигами.
Ему нравилось обижать тех, кто был слабее и трусливее его. В самый полдень он забрался в глиняный домик Ласточки и стал дразнить голодных малышей, подражая голосу их матери:
Пеку-варю,
Пеку-варю,
Су-унь клюв, говорю,
Сунь клюв, говорю!
Малыши разевали клювики, пищали, думая, что их сейчас покормят, однако Жёлудь только дразнил птенцов, швыряя им кусочки коры.
Прилетела мать, схватила Жёлудя за шиворот и выбросила вон.
Озорник перевернулся в воздухе и шмякнулся в траву. К счастью, он угодил на лист Подорожника, а иначе неизвестно, чем бы закончился этот полёт.
Подорожник спружинил, словно растянутая пожарниками простыня, а Жёлудь сполз вниз и спрятался, потому что разъярённая Ласточка летала над землёй и жаловалась Дубу:
Как вор,
Как тать,
Гнать его,
Гнать!
Дуб сказал, что выпорет сына, но тут же забыл о своём обещании: как шелестел, так и продолжал шелестеть листвой.
Пробираясь в траве, Жёлудь заметил несколько круглых, как горошины, камешков. Он снял с головы берет и собрал их все до одного. Собрал и стал разбрасывать по сторонам. Не кашу же из камней варить!
Тем временем Голубь вывел семью на прогулку; кивая головой, бегал туда-сюда по толстой ветке и бубнил: