О хлебе, любви и винтовке
Авторы: Витаутас Петкявичюс
Жанр: Советская классическая проза
Циклы: не входит в цикл
Формат: Полный
Всего в книге 168 страниц. Год издания книги - 1977.
Роман Витаутаса Петкявичюса «О хлебе, любви и винтовке» — наиболее крупное произведение автора. Посвящено оно острой классовой борьбе в послевоенной Литве, людям, которые утверждали и защищали советскую власть. Писатель борется за чистоту и принципиальность человеческих взаимоотношений, за ту большую любовь к человеку, которой пронизана вся наша коммунистическая мораль. По форме роман Петкявичюса — своеобразная исповедь двух молодых людей: лейтенанта Арунаса Гайгаласа и рядового органов госбезопасности Альгиса Бичюса. Это их — таких несхожих по характерам и взглядам — послал на ответственное задание испытанный чекист капитан Намаюнас. Из столкновения с Арунасом Гайгаласом Альгис Бичюс выходит духовно окрепшим, убежденным коммунистом.
Читать онлайн О хлебе, любви и винтовке
Часть первая
МАЛЬЧИШЕСКАЯ
Комсомолец должен быть скромным и самокритичным…
Люблю слушать, как люди рассказывают о себе, никогда не услышишь ничего плохого.
Из разговоров
ДУБ
Дождь.
По узкой дороге, стиснутой заросшими кюветами, бредут двое, стараются не смотреть друг на друга.
«Метр восемьдесят восемь сантиметров тщеславия и упрямства», — думает о своем спутнике капитан Намаюнас.
«Еще поглядим — дождь ли от капель или капли от дождя…» — хмуро размышляет лейтенант Гайгалас.
— Так, та-а-ак, — как бы про себя говорит один, поглядывая по сторонам.
— Фью-фью-у-у! — независимо свистит второй, то и дело смахивая с лица потеки воды.
Кто кого?
За ними плетутся заляпанные грязью верховые лошади.
— Так, та-а-ак…
— Фью-фью-у!..
Дорога упирается в мощенную булыжником улицу. Сначала под ногами похрустывает песок с проселка, но вот пошла чистая, омытая дождем мостовая. Цокают подковы. Улица пустынна, словно вымерла.
— Дольше нельзя откладывать, — возвращается к прерванному разговору старший.
— Вам думать, вам решать, товарищ начальник.
— А ты? Ты сам не думаешь?..
— Я? — В голосе звучит ирония.
— Да, ты.
— Жду приказаний.
— Альгис бы так не ответил.
— Что вы мне все время тычете этим Альгисом?
— Заслужил, значит.
Лейтенант кусает губы, стискивает кулаки, однако голос его звучит по-прежнему ровно, сдержанно:
— Воля ваша. — Он даже улыбается, хотя прекрасно понимает, что начальник не видит ни улыбки, ни сжатых кулаков.
— Так, та-а-ак…
Офицеры не спеша идут к двухэтажному каменному зданию. Часовой открывает ворота, пропускает их в небольшой, огороженный приземистыми службами двор с ветвистым дубом посередине.
— Этому дубу давно под топор пора, — нарушает молчание лейтенант.
— А что?.. Мешает?
— Конечно, свет заслоняет. Да и вообще на кой он тут сдался? В кабинете — как в похоронной конторе. Целый день по столу тени бегают.
— Нервы, товарищ лейтенант, нервы.
— Шаулисы[1] по случаю какого-то своего праздника посадили, а мы бережем.
— Они еще и школу по тому же случаю открыли, товарищ лейтенант, — усмехается капитан, соскребывая веником грязь с сапог.
Лейтенант снова покусывает губы.
— Все равно фашисты. Какая разница?
— Никакой, мой милый, абсолютно никакой, а посему припаяем этому дубу, как враждебному элементу…
Лейтенант бледнеет, но все же силится улыбаться.
— Рискованно шутите, товарищ капитан.
— Привык по проволоке ходить, — отвечает тот и добавляет: — И все-таки операцию я тебе, Арунас[2], не доверю. Не могу. Боюсь. Имечко у тебя — ого! — только в поднебесье парить, а вот крылышки слабоваты…
— Уж какой есть, — вспыхивает лейтенант и принимается энергично скрести веником сапоги. — Во всяком случае, биографию не подделывал.
— Она — единственное твое достоинство. Береги ее, как зеницу ока. Свою тебе обелять не нужно, но и чужие чернить не следует.
— Товарищ капитан…
— Между прочим, твою биографию и портить пока нечем: слишком тоща.
— Товарищ Намаюнас!..
— Помолчи-ка, а то снова ляпну что-нибудь — в рапорт вставишь. — И, не взглянув на лейтенанта, капитан прошел мимо, потопал в коридоре, обивая грязь с сапог, отпер кабинет и скрылся за дверью. Некоторое время, не раздеваясь, шагал по комнате, затем нетерпеливо стукнул кулаком в стену. Вошел дневальный.
— Позови лейтенанта Гайгаласа.
Арунас уже успел переодеться. Он козырнул и подчеркнуто бесстрастно, по-военному доложил:
— Явился по вашему приказанию.
Капитан долго смотрел на него, — румяные щеки, открытое лицо, гладко зачесанные волосы, голубые детские глаза, подтянутая фигура, безупречно отглаженная форма, — и внезапно спросил:
— А не лучше ли тебе, Арунас, написать рапорт?.. О переводе в другой уезд?
— Так ведь не я виноват, — запальчиво начал было лейтенант, но, уловив непреклонный взгляд начальника, обиделся: — К тому же мне и здесь хорошо, товарищ капитан.
— Тогда я напишу. Боюсь только, что после этого тебе никакой дядя уже не поможет.
— Вы, товарищ начальник, не в духе сегодня.
— Ты прав. Только настроение оставим. Будем говорить официально: один ты на задание не пойдешь. Я не имею права рисковать операцией, пошлю с тобой еще кого-нибудь, напарника.
— Ваша воля.
— Разумеется. Но и к мнению других я прислушиваюсь. Кого ты выбираешь?
— Мне все равно.
— И это ответ чекиста?
— Подчиненного.
— «Кто не умеет подчиняться, тот не научится приказывать»?
— Слыхал. Суворов. «Наука побеждать». Страницу забыл.
Капитан криво улыбнулся. Отломил от спичечной коробки щепочку, поковырял в зубах, почмокал и, глядя исподлобья смеющимися глазами, вдруг тоненьким мальчишеским голосом произнес:
— А у меня папаня десять кирпичей поднимает!..
Лейтенант вскипел. В его глазах блеснула ненависть, а губы тем временем произносили бесстрастные слова:
— Разрешите идти?
— А что, если Бичюса?
Лейтенант замотал головой:
— Не согласен.
— А говорил — все равно.
— Вы же знаете, что ему нельзя.
— Это почему? — Капитан поднял брови и пожал плечами.
— Он отчислен из отряда.
— Я такого приказа не подписывал.
— На этот раз вам остается только выполнить его.
Капитан прошелся по комнате, позвенел в кармане мелочью, прислушался к скрипу проезжавшей под окнами телеги и тихо спросил:
— За что ты ненавидишь его?
