— Так ты в Россию уезжаешь?
— Ну. А чего, нельзя?
— Там же все пьют! — таращит глазки Ленка-одноклассница.
— Я не пью.
Она, убежденно:
— Тебя заставят!
Конечно, не все в нашем 9 «а» столь подвержены «идеологической пропаганде». Насчет «пропаганды» — это мамино выражение, не мое. Мама как раз в пропагандистском отделе и работает. Статьи пишет на заказ. В частности, о том, как у нас в Казахстане жить хорошо — не то, что в остальном мире. И, пока она их пишет и получает солидные гонорары, жить нам здесь и впрямь неплохо. Только все же мы решили уехать. И причин тому много. К тому же с этой работой у мамы нервы совсем расшатались.
А ведь она и так весьма нервная и впечатлительная. И под впечатлением от чего-либо за день может трижды поменяться. Да так кардинально, что всякий раз перед вами будет почти другой человек. То она мягкая и ласковая, как динозаврик из мультфильма, то превращается в инопланетянку — смотрит на тебя удивленно-призывно, и, кажется, готова сказать родной-то дочери: «О, здравствуй, существо! Кто ты? Не бойся, тебе не причинят вреда!» Ну, а изредка мама впадает в состояние деспотичной начальницы.
Одно в ней не меняется — она нас с братом очень любит. Ну, и папу тоже.
А еще её примерно раз в неделю посещают навязчивые идеи. Вернулась я из школы, а, судя по признакам, сегодня как раз день идейных посещений. Сидит, с тоской смотрит в монитор.
— Ну, смотри, смотри, это ж моя Родина!
Стучит пальцем по какой-то степной природе: здесь ковыль, тут острые камни из земли торчат, там — речка.
— Юрьевск, что ли? Я видела, мы ведь туда ездим каждый год!
— Да нет же, не Юрьевск! Я вспомнила: у меня совсем другая Родина. А сам Юрьевск я всегда терпеть не могла…
В обморок никто не падает. Вдруг — какая-то позабытая родина. Подумаешь. Мама и не на такое способна.
— Ты почему спросить-то не хочешь, где это? Ведь это — главная любовь моей жизни!
— И где… вот это все?..
Энтузиазма не проявляю давно: сколько можно?
— Это здесь!
Мама с торжеством тычет — теперь уже в книгу, в розовый кисель Советского Союза. Атлас мира 1955-го года выпуска мы с ней нашли на помойке. Нет, не то, что вы подумали. Просто мимо шли, а книжка лежит. Валяется даже. А мама мимо печатного слова спокойно не ходит. Объявления на заборах все читает, а тут — книга, да еще названия не видно. Конечно, подобрали. Хорошо, папа не знает, откуда она. А то быстренько бы «контрал зет» нам устроил — и живи, книжка, опять на помойке. Так же, как картина и китайская ваза деревянная — мы их тоже в разное время случайно возле мусорки нашли. И тут же вприпрыжку отнесли обратно.
А теперь мама колупает ноготком середину СССР и страдальчески закатывает глаза:
— Как же я могла забыть! Как могла!
— Ты разве не в Юрьевске родилась?
— Да в нем, в Юрьевске в этом. Только счастлива там не была. Понимаешь, там воли не было. Туда не ходи, сюда не ходи; страшилки всякие: «тапки надень, а то гвоздями к ногам прибью», в траншею свеженькую не лезь, «одну девочку уже засыпали», в туалет надо очередь занимать — коммуналка, «обижают? А ты не обращай внимания!» И — ешь, ешь, ешь… А потом вообще кошмар — школа, отчим… А вот в поселке я до горизонта ходила. Спала до обеда. Ничего не боялась, только змей на татарских могилках. А еще меня из садика выгнали. Свобода и счастье.
— В поселке?
— Это еще когда мама с папой вместе были. Они же геологи. Вот и жили в геологическом поселке мы все — мама, сестра, папа, я. Геологический поселок — это тебе не колхоз какой-нибудь. Там геологи селились — прогрессивная часть человечества. Ну, и ссыльные. Бывшие зеки.
А в Юрьевске остались дедушки с бабушками — туда нас везли откармливать, когда у мамы сессия начиналась. Мама тогда еще наша с сестрой была, с ней можно было спать в обнимку. У нас в поселке речка бежала — Орь, красивая-красивая. На реке меня сестра научила песком волосы мыть. Нормально получалось. Я потом дома одна была, тоже решила помыть. Песка не случилось, но было много черного перца. Соседка на ор примчалась, — спасла. У нас же замки на двери никто не ставил, это позором считалось. Так что двери всегда были отперты.
Я слушаю и думаю, что мама с тех пор не сильно изменилась. Только подросла. Ну, и черным перцем голову больше не моет. Это не значит, что она не мажется «для красоты» всякой другой ерундой. И вообще, дай ей волю, — она устроит! Интересное у нее понимание счастья, скажу я вам. Хорошо, что у папы сил хватает ее в рамках держать, а то нам бы жить негде было. Вечно б в квартире чужой народ толпился. Киношники там, писатели. Примеры имеются, когда папа в командировку уезжал. Ну, а ключи от квартиры под ковриком или приклеенные скотчем в почтовом ящике — это уж классика. Ещё и записку оставит: «Догадайся, где ключи!»
А вот Веру Андреевну никто и ничто уже давно не сдерживает. Это я о мамо мамиты — правильнее бы назвать ее бабушкой, но не могу. Мамина мама — инспектор по недрам в далеком Юрьевске, гроза местных недропользователей. Ни денег ей не надо, ни почета. Идет по следу и вцепляется в горло врагу. В итоге враг платит государству штрафы, а довольная Вера Андреевна трясется в свой пригород на разбитом рейсовом автобусе — к десятку любящих голодных псов-котов-гусей и мужу.