— Ну и что ты будешь делать?
Рихард Тубек не ответил.
— Так не может продолжаться без конца! — сказала женщина. — За две недели, что ты здесь, ты ни разу не выходил на улицу. Ты даже не бреешься. Нужно что-то решать. Моя сестра и ее муж могут найти это странным!
Дрожащей рукой, заросшей волосами, Тубек взял стакан с белым чинзано. Женщина вздохнула.
— И пить тебе не стоит. Ты же всегда был воздержанным в этом отношении. Сам говорил, что человека, злоупотребляющего спиртным, надо безжалостно уничтожать.
Он проглотил аперитив одним махом, и кусочек льда весело заплясал в пустом стакане. Вместо того чтобы поставить стакан на стол, он снова до краев наполнил его. Ирэн Шевалье наклонила голову. Треугольное лицо и темно-голубые глаза, приподнятые к вискам, придавали ей азиатский вид и делали чем-то похожей на кошку.
— Как ты изменился! Можно подумать, что боишься, ты, который раньше…
Он поднял на нее опухшие глаза, белки которых были испещрены красными прожилками, и хриплым от алкоголя и табака голосом произнес:
— Ты совершенно права. Именно так. Боюсь.
И выпил еще один стакан, но на этот раз поставил его на низенький столик, отделанный под мрамор. Потом откинулся в кресле выгоревшего коричневого цвета.
Ирэн встала с подоконника и, подойдя к столу, взяла из сухо щелкнувшего портсигара сигарету «лакки».
Казалось, что свет, идущий из старой люстры, струится по ней, обрисовывая контуры ее молодого, стройного, крепкого тела, едва прикрытого красным мини-платьем. Тело блондинки с бархатистой кожей. Она выпрямилась, держа в руке тяжелую коробку, при этом движении ее грудь, обнаженная под тонкой тканью, поднялась, она закурила «лакки» и задумчиво посмотрела на мужчину.
— В конце концов, этот легавый, может, и не сдох. Когда мы смотались из Рима, лондонские газеты печатали все ту же версию.
Рихард Тубек почесал ногтями, которыми он, обычно столь аккуратный, перестал заниматься, свою серую шевелюру, открывая высокий лоб, изборожденный морщинами.
— Сдох он или нет, я ведь стрелял в него, а для легавых имеет значение не результат, а намерение. Оно у меня было. Я стрелял, чтобы убить.
— Со страху.
Светло-карие глаза Тубека поискали сквозь клубы дыма глаза его любовницы.
— Да, — согласился он, — со страху. Я боялся, что агент американского финансового ведомства заполучит красный блокнот, где у меня записаны сборы с каждого клуба. Что мне оставалось? Я должен был избежать катастрофы.
На сей раз Ирэн промолчала.
Она снова забралась на подоконник, лицом к комнате, оклеенной мещанскими обоями в цветочек, и, продолжая курить, пристально посмотрела на человека, в течение трех лет содержавшего ее.
— Этот Том О’Банниен, так сказать, сам мне сунул пушку в руки, — продолжил Рихард Тубек. — Если бы он получил блокнот, вся организация игорных домов Лондона полетела бы к чертям! Они бы мне этого никогда не простили.
Мурлыкая, Ирэн спиной и задом прижалась к стеклу с какой-то похотливостью.
— А ты думаешь, что они тебя простили? — иронически спросила она, медленно поднимая свое платье и обнажая ляжки и подвязки черных чулок. — Они тебя уже дважды чуть не прикончили. Один раз в Лондоне, другой — в Риме.
При этом напоминании он машинально потрогал рукой левое плечо, куда был ранен однажды ночью на Виа Венето, когда они вдвоем возвращались в отель… К счастью, он знал в Риме одного доктора, не слишком педантично соблюдавшего законы. Да и рана оказалась неопасной. Поэтому он избежал госпитализации, любопытства полиции, ареста, за которым последовала бы выдача. Еще немного, и пуля разбила бы ему кость. Ему повезло, как всегда. Во время битвы за Англию, когда он добровольцем вступил в Королевские Вооруженные Силы, как и многие его приятели — чехи и поляки, его ранило навылет. Подфартило. Ему всегда фартило. По крайней мере до этой чертовой встречи с Томом О’Банниеном, секретным агентом, который прижал его в угол, желая знать точную сумму сборов с игорных заведений Англии и сколько с них берут американские гангстеры. Тому удалось прижать его, и он чуть не захватил красный блокнот Тубека, главного сборщика налогов мафии, а в блокноте было все: адреса, номера телефонов, измена купленных легавых и, что самое худшее, суммы реальных сборов с каждого клуба изо дня в день. Разумеется; эти данные для легавого не предназначались. Для него была другая книга, с поддельными счетами.
К несчастью, этот упорный легаш все раскрыл. Как? Никто не знал. И когда он был готов завладеть этим документом, ставящим организацию под угрозу, у Рихарда выбора не осталось. Никакого. Кроме одного — выстрелить в полицейского.
Молодая женщина, обутая в красные лакированные сапожки, отчего при солнечном свете казалось, что ее ноги были в крови, сказала, не спуская с мужчины своих прекрасных жадных глаз:
— Ты мне так и не ответил. Что ты собираешься делать?
Оставив плечо, где был скрытый домашней курткой шрам, рука Тубека вновь потянулась к бутылке чинзано.
— Бежать еще дальше. Теперь я привел в порядок мои счета в Риме. Скорее всего, в Австралию. Там я сумею восстановить свое состояние игрой или еще как-нибудь. Это новая страна для людей моей профессии.