Учреждение это всегда казалось очень странным, как тем, кто страдал от него, так и тем, кто его исследовал.
В. О. Ключевский.
Боярская дума Древней Руси
«…Декабря в 3 день, в неделю (воскресенье. — И.К., А.Б.), царь и великий князь Иван Васильевич всеа Русии с своею царицею и великою княгинею Марьею и с своими детми, со царевичем Иваном и со царевичем Феодором, поехал с Москвы в село в Коломенское и празником Николы чюдотворца празновал в Коломенском. Подъем же его не таков был, якоже преже того езживал по манастырем молитися, или на которые свои потехи в объезды ездил: взял же с собою святость, иконы и кресты, златом и камением драгим украшенью, и суды золотые и серебряные, и поставцы все всяких судов, золотое и серебряное, и платие и денги и всю свою казну повеле взяти с собою. Которым же бояром и дворяном ближним и приказным людем повеле с собою ехати, и тем многим повеле с собою ехати з женами и з детми, а дворяном и детем боярским выбором из всех городов, которых прибрал государь быти с ним, велел тем всем ехати с собою с людми и с конми, со всем служебным нарядом» — так начал летописец рассказ о внезапном отъезде Ивана Грозного из Москвы зимой 1564 года.
Оставшиеся в Москве бояре, приказные люди и церковные иерархи пребывали «в недоумении и во унынии», поскольку не ведали ни о цели царского «подъёма», ни о его причинах. Для них ситуация скоро разрешилась введением опричнины, и с тех пор любое учёное или художественное изображение царствования Ивана Грозного не обходится без картин лихих опричных репрессий.
Хронограф, составленный в середине XVII века, объясняет введение опричнины переменами в характере Ивана Грозного: «И потом аки чюжая буря велиа припаде к тишине благосердиа его. И невем како превратися многомудреный его нрав на нрав яр. И нача сокрушати от сродства своего многих. Еще ж и крамолу междоусобную возлюби. И во едином граде едины люди на другая пусти, и протчия опричнины нарече. Другая же собствены себе учини». Хронограф не называет причин произошедших с царем изменений, а некоторые тогдашние авторы связывают ожесточение Ивана Грозного со смертью первой жены, Анастасии Романовны. Таким образом трактует появление опричнины один из кратких летописцев: «Царь Иван Васильевич сочетася законному браку, избра всечесную девицу Анастасию, дщерь вельможи Романа, при ней живя смиренномудрием и победи окрестныя царства: Казань, Астрахань, Сибирскую землю. А после смерти той царицы нрав начал имети яр и многих сокруши».
С тех пор споры и «недоумения» по поводу причин введения, целей, времени окончания опричнины, а также вызванных ею последствий не стихают на протяжении четырёх с лишним веков, а это явление остаётся одним из самых малопонятных институтов России XVI века. «Несмотря на все умозрительные изъяснения, характер Иоанна, героя добродетели в юности, неистового кровопийцы в летах мужества и старости, есть для ума загадка», — писал в своё время Николай Михайлович Карамзин. Государственный историограф и талантливый писатель утешал себя и читателей тем, что «между иными тяжкими опытами судьбы, сверх бедствий удельной системы, сверх ига моголов, Россия должна была испытать и грозу самодержца-мучителя: устояла с любовию к самодержавию, ибо верила, что Бог посылает и язву, и землетрясение, и тиранов; не преломила железного скиптра в руках Иоанновых и двадцать четыре года сносила губителя, вооружаясь единственно молитвою и терпением, чтобы, в лучшие времена, иметь Петра Великого, Екатерину Вторую (история не любит именовать живых)».
Более рационально мыслящим историкам пришлось труднее. Использованные нами в качестве эпиграфа слова Василия Осиповича Ключевского о странности опричнины для её современников и исследователей в полной мере характеризуют и его собственное отношение к ней. Другой исследователь русского Средневековья, академик Степан Борисович Веселовский, был настроен ещё более скептически: «Созревание исторической науки подвигается так медленно, что может поколебать нашу веру в силу человеческого разума вообще, а не только в вопросе о царе Иване и его времени».
Конечно, начиная с середины XX века в фундаментальных трудах П. А. Садикова, И. И. Смирнова, А. А. Зимина, Н. Е. Носова, Р. Г. Скрынникова, С. М. Каштанова, С. О. Шмидта, В. Б. Кобрина, Д. Н. Альшица, А. Л. Хорошкевич и других историков эпоха царя Ивана IV и в особенности его опричная политика подверглись тщательному рассмотрению>{1}. В настоящее время появляются всё новые интересные работы>{2}, совершенствуются методы исследования летописных текстов и известных сочинений Ивана Грозного и его современников, выявляются и публикуются акты того времени. Однако до сих пор так и не прозвучала адекватная оценка деятельности как самого царя, так и его любимого детища — опричнины.
Само изучение данной проблемы уже может быть темой обширной монографии. Иван Грозный — слишком крупная и противоречивая фигура, и каждый историк, писавший о нём, оценивал государя с позиций своих социальных, этических и иных взглядов. За последние десятилетия учёными выдвигались разные концепции понимания опричнины. Существуют точки зрения, что она была направлена против пережитков децентрализации — удельной системы, независимой от государства церкви и обособленности Новгорода (А. А. Зимин) — или против княжеско-боярской оппозиции и старых московских служилых родов (Р. Г. Скрынников). А. Л. Хорошкевич и А. И. Филюшкин полагают, что она была призвана мобилизовать силы страны для победы в Ливонской войне
