1
Во дворе пермской почтовой конторы стояли запряженные лошади. Из конторы таскали тюки с почтой и укладывали в сани.
В дверях появился пожилой полный мужчина в потёртой тужурке почтового ведомства.
— Скоро, что ли? — опросил он у высокого ямщика, отряхивавшего большими меховыми рукавицами снег с тулупа.
— Скоро, Василий Васильевич, — ответил ямщик. — Вот только подорожную выправят.
— Ну, ладно. Стукни в окошко, как будет готово, — сказал Василий Васильевич и быстро направился вглубь двора, к деревянному флигелю.
Войдя в сени, заставленные разным домашним хламом, он прошёл по длинному грязному коридору и, нащупав в темноте ручку, открыл дверь в небольшую комнату, скудно освещенную сальной свечкой.
В углу, наклонившись над сундуком, спиной к двери стояла худенькая женщина. Она завязывала в узелок какие-то вещи.
— Ну, собрала? Почту уж запаковали! — отрывисто сказал он, входя в комнату.
— Да что ты, Василий Васильевич! — всплеснула руками женщина. — Да он ещё и чаю не попил.
Слёзы (который раз за этот день!) хлынули из покрасневших глаз женщины.
— Некогда тут с твоим чаем! — рассердился Василий Васильевич. — Ямщики ждать будут, что ли? Знаешь ведь, что расписание. Да где Фёдор-то?
Из-за печки вышел бледный, скуластый мальчик лет тринадцати-четырнадцати, похожий лицом на Василия Васильевича. Жидкие, с рыжеватым оттенком волосы были растрёпаны. Коричневые глаза мальчугана выражали растерянность.
— Чего ты там прохлаждаешься! — накинулся на него Василий Васильевич. — Не знаешь, что ехать нужно?
— Я сейчас… Я только книжки хотел взять, — ответил мальчик.
— Книжки, книжки! — сердито передразнил Василий Васильевич. — В монастыре только и дела будет, что книжки читать, как же!
Нахмурив брови, он сел к столу и, налив из самовара чашку чаю, стал пить, громко откусывая сахар.
— Феденька, поешь на дорогу-то, — уговаривала женщина мальчика, — до станции когда еще доберётесь. Последний раз дома поешь, а в Соликамске-то… кто знает, покормят ли тебя оладушками горяченькими…
Она вытерла фартуком обильно струившиеся слёзы и, подбежав к столу быстрыми мелкими шажками, налила чаю и пододвинула к Феде блюдо с горячими поджаренными оладьями.
— Ешь скорее, простынут!
Мальчик искоса взглянул на её, перепачканное мукой, лицо, подошёл к столу, сел, но пить чай не стал. Сдвинув брови, сжав губы, он упорно смотрел на румяные оладушки.
В окошко постучали.
Федя вздрогнул и весь, казалось, сжался. Василий Васильевич встал, одёрнул тужурку, выпрямился.
— Ну, Марья Алексеевна, благословляй племянничка! — торжественно сказал он и повернулся в передний угол.
Василий Васильевич несколько раз перекрестился и обратился к Феде.
— Смотри, Фёдор, слушайся там да… пиши почаще.
Голос его дрогнул.
— А ты чего? Навек провожаешь, что ли? — обратился он к Марье Алексеевне, приникшей к плечу Феди. — Приедет через три месяца, налюбуешься.