Евгений Баринов
ПОТОМСТВУ В ПРИМЕР
- эта надпись украшает памятник капитану Хазарскому в Севастополе, чтобы навсегда сохранилась память о его необыкновенном подвиге. Поучением потомству должна стать и смерть героя, отравленного ворами-интендантами, считает кандидат медицинских наук, судебно-медицинский эксперт Евгений Христофорович Баринов.
14 мая 1829 г. фрегат "Штандарт" и бриги "Меркурий" и "Орфей" находились в дозоре у Босфорского пролива. На подходе к нему они обнаружили выходящую турецкую эскадру численностью 18 вымпелов. Командир "Штандарта", командовавший русским отрядом, приказал кораблям уходить к Севастополю, чтобы сообщить командующему о появлении в море главных сил противника. Тихоходный "Меркурий" отстал от своих и был настигнут двумя турецкими линейными кораблями. Это были ПО-пушечный "Селемие" и 74-пушечный "Реал-Бей". 184 турецким орудиям наши моряки могли противопоставить лишь 18 пушек небольшого калибра. Капитан брига Александр Иванович Казарский собрал офицеров и сообщил им свое решение - принять бой с превосходящими силами противника. Присутствующие единодушно поддержали его. По приказанию Казарского в крюйт-камере на бочку с порохом положили заряженный пистолет. Последний из оставшихся в живых офицеров должен был взорвать бриг, чтобы он не достался врагу... Неравный бой продолжался более трех часов. Искусно маневрируя и укрываясь в пороховом дыму, Казарский стремился вывести корабль из-под турецкого огня, и все-таки "Меркурию" пришлось выдержать несколько страшных бортовых залпов неприятеля. Позже было подсчитано, что он получил 319 пробоин. При этом бриг не только уклонялся от огня противника, но и поражал его своим огнем. Такелаж "Селемие" был столь поврежден меткими выстрелами русских артиллеристов, что возникла угроза падения мачт. Турецкий флагман был вынужден убрать паруса и лечь в дрейф для устранения повреждений. Теперь перед "Меркурием" остался один противник, правда, в несколько раз превосходящий его по огневой мощи. Раненный в голову Казарский не покидал своего поста и продолжал руководить боем. На борту брига было много раненных и убитых. И тогда он решился на отчаянный поступок. Продолжая вести огонь, стал сближать "Меркурий" с "Реал-Беем". Турецкий капитан решил, что русский командир хочет взорвать оба корабля. Турки в панике начали прыгать в воду. Но когда корабли сблизились, наши артиллеристы несколькими залпами, почти в упор, перебили сразу несколько рей на "Реал-Бее". Паруса рухнули, и многопушечный корабль потерял ход. "Меркурий" же изменил курс и, никем не преследуемый, пошел в сторону родного Севастополя. Известие об удивительной победе брига облетело всю Россию. О подвиге моряков писали многие русские и зарубежные газеты. Скромный морской офицер Александр Иванович Казарский стал национальным героем. Ему посвящали стихи и поэмы. Денис Давыдов сравнивал его со спартанским царем Леонидом. На кораблях русского флота матросы пели "Казарскую" - песню, сочиненную в народе. Французский поэт СенТоме написал об этом бое оду "Меркурий". Дождь наград пролился и на команду брига. Да и сам он впервые в истории русского флота был награжден Георгиевским кормовым флагом и вымпелом. Этим же указом повелевалось всегда иметь в составе Черноморского флота корабль, носящий имя "Меркурий". Карьера Казарского резко пошла на взлет. Некоторое время он продолжал командовать разными кораблями, а после присвоения ему звания капитана 1-го ранга, император назначил его своим флигель-адъютантом. Николай 1 часто поручал дельному, способному офицеру проведение особо важных ревизий и инспекций в разных губерниях России. Весной 1833 г. Казарский был откомандирован на Черноморский флот, чтобы помочь адмиралу М.П.Лазареву организовать экспедицию на Босфор. Александр Иванович возглавил погрузку десантных войск на корабли эскадры, инспектировал тыловые конторы флота и интендантские склады в Одессе. Из Одессы Казарский переехал в Николаев для проверки интендантов. Но 16 июля 1833 г., через несколько дней после приезда в город, 36-летний флигель-адъютант внезапно умер. По Николаеву поползли темные слухи о причинах его смерти. Уже на похоронах среди провожающих капитана в последний путь слышались разговоры о том, что против Казарского был составлен целый заговор и что он был отравлен. Через полгода в Николаев прибыла следственная комиссия, которая эксгумировала тело, изъяла внутренности покойного и увезла их в Петербург. В то же самое время туда поступило письмо: николаевский купец 1-й гильдии Василий Коренев уведомлял императора, что в городе был заговор против его флигель-адъютанта. Донесение было передано в Сенат и найдено бездоказательным, о чем было сообщено Николаю 1. Несмотря на это, тот приказал шефу корпуса жандармов А.Х.Бенкендорфу назначить расследование. Выполнив поручение, Бенкендорф составил для императора подробную записку. "Дядя Казарского Моцкевич,- писал в ней граф,- умирая, оставил ему шкатулку с 70 тыс. рублей, которая при смерти разграблена при большом участии николаевского по лицмейстера Автономова. Назначено следствие, и Казарский неоднократно говорил, что постарается непременно открыть виновных. Автономов был в связи с женой капитан-командора Михайлова, женщиной распутной и предприимчивого характера, у ней главной приятельницей была некая Роза Ивановна, состоявшая в коротких отношениях с женой одного аптекаря. Казарский после обеда у Михайловой, выпивши чашку кофе, почувствовал действие яда и обратился к штаб-лекарю Петрушевскому, который объяснил, что Казарский беспрестанно плевал и оттого образовались на полу черные пятна. Когда Казарский умер, то тело его было черно, как уголь, голова и грудь необыкновенным образом раздулись, лицо обвалилось, волосы на голове облезли, глаза лопнули и ноги по ступни отвалились в гробу. Все это произошло менее, чем в двое суток. Назначенное Грейгом следствие ничего не открыло, другое следствие также ничего хорошего не сообщает, ибо Автономов ближайший родственник генерал-адъютанта Лазарева". Таким образом, было фактически официально признано, что Казарский умер насильственной смертью. Заключение же Бенкендорфа свелось к тому, что Казарский был убит с целью сокрытия другого уголовного преступления - кражи завещанных ему денег. Однако очень трудно согласиться с этим выводом. Кража шкатулки с деньгами могла случиться, но вряд ли Автономов решился бы из-за этого на убийство. Ведь если бы даже состоялся суд, обвинявший полицмейстера в краже денег, то наказание за нее было бы куда более мягким, нежели за предумышленное убийство находящегося при исполнении императорского поручения флигель-адъютанта, да еще с предварительным сговором и вовлечением в это других персон. Не удивительно, что Николая 1 не удовлетворили результаты жандармского расследования. На записку Бенкендорфа он наложил резолюцию, предписывавшую князю Меншикову, главнокомандующему вооруженными силами России на юге страны, лично во всем разобраться. Увы, расследование Меншикова также оказалось безрезультатным. Дело тянулось очень долго, интерес к нему постепенно падал, и, в конце концов, оно было сдано в архив за давностью срока. Загадка смерти капитана Казарского осталась нерешенной. И все-таки попытаемся раскрыть ее... Осенью 1886 г. в журнале "Русская старина" опубликовала свои воспоминания близкая знакомая семьи Казарских Елизавета Фаренникова. По ее мнению, Казарский стал жертвой военных чиновников-казнокрадов, имевших покровителей в высших кругах Петербурга. Александр Иванович неоднократно участвовал в различных ревизиях и инспекциях, в ходе которых он заслужил репутацию ревизора беспощадного и неподкупного, кроме того, защищенного славой национального героя и флигель-адъютантскими аксельбантами. По мнению исследователя В.В.Шигина, весной 1833 г., после совместной работы с адмиралом М.П.Лазаревым, Казарский знал всю подноготную подготовки экспедиции на Босфор, о состоянии и вооружении кораблей, тыловой базы. Беспорядки и злоупотребления, выявленные им, были столь вопиющи и грозили такими наказаниями военным сановникам, что они, зная о неподкупности дотошного ревизора, решились на крайний шаг - его физическое устранение. В воспоминаниях Фаренниковой приводится описание последней встречи с Казарским, когда он, по пути в Николаев, посетил расположенное поблизости от города ее имение. Александр Иванович находился в подавленном настроении, нервничал, был задумчив. "Не по душе мне эта поездка, предчувствия у меня недобрые",- сказал он ей. После этого попросил супругов Фаренниковых встретиться с ним в Николаеве и назначил конкретный день встречи. В тот день должно было произойти что-то очень важное и, возможно, опасное, и капитан хотел заручиться поддержкой друзей. Вероятно, владея информацией, компрометирующей многих высокопоставленных лиц, он хотел доверить ее надежным людям на случай своей смерти. Через несколько дней после последней встречи в имение Фаренниковых прискакал морской служитель с известием, что Казарский при смерти. Это случилось под утро именно в то самое число, на которое была назначена встреча. Срочно прибыв в Николаев, супруги Фаренниковы застали Казарского в очень тяжелом состоянии, начиналась агония. Перед смертью капитан смог сказать только одну фразу: "Мерзавцы меня отравили". Потом на короткий миг забылся. Через полчаса его не стало. Елизавета Фаренникова сообщает в своих мемуарах, что после похорон она с супругом попыталась восстановить картину последних дней Александра Ивановича. За отсутствием гостиницы в Николаеве, Казарский остановился в доме у некой немки, где и столовался. Перед приемом пищи требовал пробовать приготовленную для него еду. Во время визитов, которые обязан был делать, он решительно отказывался от предлагаемых пищи и напитков, но в одном генеральском доме дочь хозяина поднесла ему чашку кофе. Казарский выпил чашку, по-видимому, не желая огорчить отказом молодую девицу. Наверное, на этом и строился весь расчет злоумышленников. Уже спустя несколько минут капитан почувствовал себя плохо. Поняв причину ухудшения состояния, он вернулся домой и вызвал врача. Тот рекомендовал ему горячую ванну, из которой Казарского вынули едва живым. Фаренникова считает, что врач также был вовлечен в заговор и не оказал капитану должной помощи. В.В.Шигин, основываясь на ее воспоминаниях, высказал предположение, что Казарский был отравлен ртутью. Это предположение не лишено смысла. Казарский мучился сильными болями и кричал: "Доктор, спасайте, я отравлен!" Какого характера были боли неизвестно, но, повидимому, у него был поражен желудочно-кишечный тракт. Это очень похоже на действие деструктивного яда, то есть вещества, вызывающего дистрофические и некробиотические изменения почек, печени, миокарда, желудочно-кишечного тракта, головного мозга и др. Многие яды этой группы поражают слизистые оболочки пищеварительного тракта и способны накапливаться в организме. Ртуть и ее соединения, наряду с фосфором, мышьяком и цинком, относятся именно к деструктивным ядам. Похоже, Казарского отравили ртутью и фосфором - веществами, которые проще всего было достать в Николаеве. Хлориды ртути - сулема и каломель довольно часто применялись в то время в фармацевтике и парфюмерии; не составляло большого труда раздобыть и белый фосфор. Учитывая осторожность Казарского, вряд ли можно допустить хроническое отравление малыми дозами. Куда вероятнее, что ему поднесли сразу большую дозу. Данные яды плохо растворяются в воде, даже горячей, и Казарский мог заметить беловатый или желтоватый осадок в своей чашке, что укрепило его в убеждении- он отравлен. При приеме сулемы слизистые оболочки рта, губ, глотки приобретают сероватый оттенок, набухают, покрываются налетом. Появляется боль в области желудка, рвота с кровью, частый водянистый стул с примесью крови и слизи (ртуть вызывает сильное слабительное действие). После наблюдается нарастающая слабость, мышечные судороги, металлический вкус во рту и потеря сознания. Из записки Бенкендорфа видно: Казарский "беспрестанно плевал", и на полуобразовались черные пятна, которые было невозможно смыть. Можно полагать, что, помимо металлического вкуса во рту и усиленного слюноотделения, у Казарского развился ртутный стоматит с кровоточивостью десен. Иногда при большой дозе ртути пострадавшие ощущают лишь жжение в желудке и тошноту, а через 1 - 2 часа состояние резко ухудшается, человек теряет сознание, у него развивается острая сердечно-сосудистая недостаточность, и наступает смерть. Таким образом, в целом картина кончины Казарского соответствует симптомам отравления соединением ртути, а именно - сулемой. Яд был принят в очень большом количестве, что вызвало острое отравление и сравнительно быстрый летальный исход. Учитывая уровень науки того времени, можно с уверенностью сказать, что при правильном проведении экспертизы трупа Казарского можно было с полной достоверностью установить причину смерти капитана. Руководство по отравлениям, составленное тогдашним профессором Медико-хирургической академии Нелюбиным, долгое время считалось ценнейшим пособием по вопросам токсикологии. Современниками Казарского были такие известные судебные медики, как С.А.Громов, С.Ф.Храповицкий и И.В.Буяльский. Даже через полгода после смерти, когда была произведена эксгумация трупа и изъяты внутренние органы, можно было установить истинную причину смерти, обнаружить ртуть или другое вещество, вызвавшее отравление. Однако этого не сделали. Даже император не в силах был разорвать цепь воровской круговой поруки своих чиновников... В Севастополе на Матросском бульваре стоит памятник с лаконичной надписью: "Казарскому. Потомству в пример". Добавить к тому что-либо трудно. Всей своей короткой жизнью отважный моряк доказал правомерность этой надписи, он свято берег честь офицера русского флота, думал о благе своей Родины и могуществе русского оружия.
