Владимир Михайлов
Посольский десант
Слова чужого языка доходили до сознания как бы с натугой, пробиваясь сквозь плотный занавес электронных преобразований, чтобы преодолеть двойную инерцию – мембран и непривычности. Но и став понятными, они, слова, до такой степени не соответствовали зримой ситуации, что Изнову продолжало казаться: хитрая механика безбожно врет, и на самом деле смысл разговора совершенно иной, хозяева по какой-то своей причине не желают донести до невольных своих гостей подлинный смысл произносимого или же просто разыгрывают сценку с непонятной целью. Посол покосился на спутников: не исключено, что только ему подсунули аппаратуру со сбоем, они же все разумеют. Но и на их лицах было написано то же осторожное недоумение, не более того. Оставалось лишь вздохнуть и слушать дальше.
А сцена и на самом деле была непонятной, хотя и очень занимательной, начиная с того интерьера, в котором она развивалась – или игралась, может быть.
Зал, в котором все происходило, похож был, пожалуй, на космический терминал в какой-то из узловых точек пространства – впрочем, скорее даже не на терминал, а на стартовый эллинг внутрисистемных сообщений или на посадочный зал космического лифта где-нибудь на Дораде или Симоне Второй. Потолок его, смыкавшийся граненым куполом на поистине неимоверной высоте, был, похоже, зеркальным и щедро бросал вниз потоки света, излучавшегося тремя сплошными ярусами прожекторов, способных, казалось, расплавить и вольфрамовый монолит, и вообще все на свете, если только поместить предмет в фокусе. В результате взаимодействия светильников и потолка низ зала был погружен в яркий, но не резкий свет, не дававший теней, и все происходившее – даже будь то в сотне метров – различалось совершенно четко. Например, было совершенно ясно видно, что в дальнем от смотревших конце зала стены вообще не было – помещение ничем не отделялось от широкой улицы, скорее даже проспекта, по которому струился непрерывный поток машин, тротуары же были заняты такой же плотной массой людей – а вернее, здешних обитателей. Если же посмотреть вправо – там виднелась, отделенная от прочего пространства стеклянной (или из другого не менее прозрачного материала) стеной, какая-то мастерская, а может быть, целый цех, уставленный – насколько можно было отсюда различить – какими-то совершенно незнакомого вида машинами и аппаратами, видимо, работавшими на полную мощность – судя по доносившемуся с той стороны непрерывному, хотя и приглушенному расстоянием гулу. Похоже, и вся остальная внутренность эллинга была заполнена какими-то – как их назвать? – предприятиями, заведениями, может быть, даже находился невдалеке и ресторан – судя по долетавшему сюда слабому, но весьма привлекательному запаху приготовленной еды; откуда-то издали доносилась ритмичная, словно для танца, музыка, исполнявшаяся, похоже, целыми сотнями музыкантов; одним словом, под граненым куполом помещалось, кажется, буквально все, что могло вызвать у нормального человека – или человекоподобного – самый живой интерес.
Однако те события, при которых пятеро – двое землян и три их спутника – присутствовали, хотя и не совсем по своей доброй воле, совершались не на таком расстоянии, а здесь, рядом, в нескольких метрах, в пространстве, ничем не ограниченном, кроме разве нескольких расположенных пятиугольником длинных диванов, но все же ощутимо отличавшемся – благодаря, может быть, этой относительно нормальной мебели, какая в нем размещалась, – от остальной прилегавшей части грандиозного помещения, которую заполняли – не считая того, о чем было уже сказано и что находилось достаточно далеко, – не очень понятного назначения механизмы в равной доле с кубами и цилиндрами, в коих по каким-то неуловимым признакам угадывалась электронная начинка, а также экранированными шкафами, где сохранялись, надо полагать, потребные в этом хозяйстве материалы; были там и тележки на маленьких пухлых колесах – наверное, для быстрого перемещения в этом пространстве, и другие тележки – с перилами, но без колес; две такие платформы сейчас парили где-то на полпути между полом и потолком; и еще мало ли что там находилось.
Впрочем, вовсе не вся эта машинерия озадачивала Изнова и его спутников. Видывали они и не такое в разных концах мироздания. Нет; другое было непонятным – хотя, надо сказать, что-то сейчас происходило в сознании гостей, отделявшая их от остальных присутствовавших существ грань все истончалась, многое, казавшееся непостижимым, вдруг яснело, и в какие-то мгновения начинало вдруг представляться, что происходит все это в давно и хорошо знакомых местах – на Терре, может быть, или в крайнем случае на Синере, и до полного понимания событий остается лишь какой-то совсем малый шажок.
Непонятное же заключалось прежде всего вот в чем. На этом самом пятачке, условно выделенном из всего подкупольного простора, находились, кроме гостей (доставленные сюда, они как-то сразу оказались отодвинутыми в сторону и даже вовсе забытыми, так и не успев додуматься, чего же ради их, даже не спросив согласия, сюда притащили, предварительно остановив в пространстве и заставив заниматься всякими, совершенно для них неожиданными и непривычными, делами, так что все пятеро уже стали было прощаться с недопрожитой жизнью), – кроме них и того, кто находился здесь еще до того, как их доставили – сидел, удобно развалившись, в пухлом, словно накачанном, кресле, время от времени поднося ко рту что-то, напоминавшее длинный, украшенный тонкой резьбой мундштук кальяна, с видимым удовольствием вдыхая и после паузы выдыхая зеленоватый дымок, – кроме, следовательно, шестерых, еще не успевших и словом обменяться, тут вдруг как-то неожиданно оказалась еще самое малое дюжина – людей не людей, но, в общем, соответствовавших им здешних обитателей, внешне даже не очень разнившихся от землян или от того же Меркурия; детали, конечно, не совпадали, но дипломатам и разведчикам сейчас не до мелочей было, хотелось прежде всего хотя бы понять – что же с ними будет дальше, отчего и зачем их сюда доставили, каким еще испытаниям собираются подвергнуть и когда же отпустят и позволят (если вообще отпустят и позволят) продолжить свой так удачно начатый сколько-то времени тому назад на Иссоре путь. Вот и приходилось смотреть, слушать и как-то соображать. Если, кстати, отвлечься от мелких деталей, принять эту дюжину условно за людей, то получалось воистину любопытное впечатление. Все они были, по людским меркам, хорошо, иные даже очень хорошо, одеты (чтобы понять такую вещь, вовсе не обязательно быть в курсе местных мод, вполне достаточно оценить даже и на глазок качество материала и тщательность выработки одежды, хотя цветовые вкусы могут в разных мирах, конечно, до смешного не совпадать); и не только одеты, но и неплохо откормлены (если сравнить хотя бы с тем персоналом, что доставил путешественников с космодрома сюда), и голосами обладали зычными, хотя интонации порой казались землянам и даже их спутникам не вполне сопоставимыми с тем, к чему люди привыкли дома и в других знакомых мирах. И только по прошествии немалых минут все это стало понемногу находить какое-то – может, и неверное, но хотя бы приемлемое – объяснение.
