Гарри Алекзандер
Последняя рыбалка
Рассказ
Вот уже двенадцать лет Марвин, Джим и я встречаемся на озере Симор, но нынешняя, тринадцатая встреча оказалась последней. Хотите знать, почему? Сейчас расскажу.
Озеро Симор расположено в Канаде, на юго-востоке Британской Колумбии. Оно огромно и имеет форму буквы «Н», причем длина каждого из его рукавов составляет не менее пятидесяти миль. Вокруг озера — четыре небольших городка с собственными гаванями. В одном из этих городков мы берем напрокат плавучий дом — единственное транспортное средство, позволяющее провести на озере отпуск со всеми удобствами. Дорог в округе почти нет, а два-три проселка, ведущих к озеру, запущены и содержатся властями провинции в ужасающем состоянии. Всего в часе езды от гавани начинаются девственные леса, куда никогда не ступала нога человека. Более дикие места можно найти разве что на Аляске, Юконе или в Тимбукту.
Мы всегда собираемся в первую неделю августа: больше шансов застать хорошую погоду, хотя гарантии, разумеется, нет. В любую минуту может налететь буря, и тогда нашу плавучую халупу носит по волнам, будто щепку. Впрочем, и штиль наступает внезапно, безо всякого предупреждения. Поштормит минут двадцать — и опять тишь, гладь да голубое небо. Ветры здесь напоминают тропические муссоны, только холодные.
Наш плавучий дом — весьма примечательное плавсредство. В нем есть и камбуз, и гальюн, и три удобных койки. Можно сложить обеденный стол и выдвинуть диван, тогда места хватит на целую ораву.
Мы приезжаем сюда по целому ряду причин. Во-первых, рыбалка. Марвин и я удим рыбу с младых ногтей и сумели приохотить к этому занятию Джима, хотя по большому счету улов его почти не интересует, и рыбу он не любит.
Вторая причина — местные красоты и уединение. Здесь можно провести неделю в совершенно девственных лесах, не жертвуя удобствами и благами цивилизации.
Можно подумать, что мы собираемся здесь, поскольку вместе прошли всю Корейскую войну и, следовательно, считаем друг друга боевыми товарищами. Но в действительности у нас нет почти ничего общего. А если честно, то мы изрядно недолюбливаем друг друга и никогда не встречаемся, если не считать этой августовской недели. По телефону говорим, только когда приходит время обсуждать очередную поездку. Живем мы в радиусе ста пятидесяти миль друг от друга. Я владел бензоколонкой в Сиэтле, пока энергетический кризис семидесятого года не вышиб меня с рынка. Тогда я пошел работать в авторемонтную мастерскую. Полагаю, что протяну там до пенсии или до кладбища. Единственное, что есть хорошего в моей жизни, — это вторая жена. И ночные кошмары уже не так донимают, хотя ещё недавно я просыпался в холодном поту и дико кричал, чем и довел мою первую благоверную чуть ли не до дурдома. Но теперь кошмары снятся мне, главным образом, на озере Симор. Наверное, встречи с товарищами по оружию пробуждают дурные воспоминания. Парни все понимают и не подтрунивают надо мной, если ору во сне.
Марвин родом из Якимы, что на востоке штата Вашингтон. Он разъездной торговец и, похоже, каждый год переходит в новую фирму. В прошлом августе он сбывал зимние оконные рамы. У Марвина все в порядке. И, главное, язык хорошо подвешен. Такой продавец может сбагрить туфли на платформе даже самому долговязому баскетболисту. Когда трезв, конечно.
Джим обретается в Портленде, штат Орегон. Он — законник. Во взводе его дразнили «Профессором». После дембеля поступил в школу правоведения, теперь трудится в крупной юридической фирме и хорошо зарабатывает. Последние года два даже поговаривает о том, чтобы выставить свою кандидатуру на какую-то выборную должность, то ли в городской совет, то ли в окружное законодательное собрание. И если он станет баллотироваться, то наверняка победит на выборах.
Но довольно пустой болтовни, пришла пора объяснить, почему мы, товарищи по оружию, становимся друзьями только раз в год и всего на неделю. В Корее мы служили в стрелковом отряде пехотной бригады «Альфа». Номер дивизии, имя её командира и наши собственные фамилии я называть не буду, уж простите: эти сведения полагается держать в тайне даже сейчас, спустя много лет. Нашим взводом командовал лейтенант — ревностный служака и буквоед. Чтить устав его научили в кадетском корпусе военной академии в Уэст-Пойнт. В пехоте можно продвинуться по службе, лишь угробив энное число супостатов. Есть люди, которые ведут строгий учет, и чем больше число убитых врагов, тем лучше ты помог своей стране выиграть войну. Вы, цивильные, наверняка слышали, как эти цифры называют в радиопередачах.
Арифметика эта, разумеется, липовая, поскольку все солдаты грешили «приписками» и давали дутые цифры, а офицеры всячески прикрывали подчиненных, заодно спасая собственные задницы. Но в нашем взводе требовалась «отличная работа». Зачастую это означало, что приходилось совать голову в петлю. И наш лейтенант был слишком честен (на войне такого рода честность часто приравнивается к глупости) и слыл пламенным патриотом, а посему обманом не занимался и с приписками боролся. Да ещё нередко вызывался самолично водить отряд на самые опасные задания, подвергая нас чудовищному риску. Показатели числа убитых вражеских солдат у нас были самыми высокими в батальоне, но и «падеж» наших солдат составлял не менее двадцати процентов. Не надо было быть Эйнштейном, чтобы подсчитать, что через пять месяцев боевых действий от нашей дивизии не останется и следа.
