Андрей БИТОВ. Последний из оглашенных
Но строк постыдных не смываю!
Пушкин в редакции Л.Н. Толстого
«Последний из оглашенных» — завершающая часть романа-странствия «Оглашенные». Роман выходил законченными частями-книгами, а в 2004 году объединился под одной обложкой в издательстве «Азбука-классика».
Андрей Битов более тридцати лет размышляет над закономерностями восточного календаря. Поэтому внимательный читатель увидит, что и ритм написания «Оглашенных», и ритм описываемых в романе и России событий совпадает с двенадцатилетней цикличностью.
Первая часть романа, как точно заметил эстонский литературовед Э. Хаппонен, «анализирует Человека с точки зрения других живых существ, вторая — с точки зрения Творца, третья — это взгляд на русский менталитет с точки зрения других менталитетов».
В этой книге, по словам писателя, «ничего не придумано, кроме автора». Это не просто декларация, а подтвержденное текстом романа стремление писателя раствориться в героях, множиться и соединяться в единый голос повествователя («Он сказал или я подумал? Он подумал или я сказал?»).
«Последний из оглашенных» — рассказ о героях-пришельцах из двадцатого века в век двадцать первый. Диалог о крушении надежд и цивилизации, о Человеке, об империи, о Творце. Процитируем самого автора: «А что у нас с вами еще есть реального?.. Вот задача на весь следующий век, который протянется не менее тысячелетия… Пока нечто не произойдет в каждом, ничто не случится во всех».
От редакции
Можно сказать и так: слишком легко и ловко мне всю жизнь жизнь давалась! Поэтому никогда не стану я хвастаться своей «борьбой», своей альтернативной позицией в Советском Союзе. Никогда не воспринимал я советской власти над собой, но Союз любил. «О памяти и забывании»[1]… какая падла зачитала у меня эту книгу, ведь она ей не нужна, а я бы ее теперь почитал и, может быть, что-нибудь понял про свой психологический феномен. Я проходил трудности в буквальном и школьном смысле: прошел — и они в прошлом, забылись, как уроки. Исподволь всегда искал себе место вне коллектива, не умел ничего делать исподтишка (из-под какого Тишка?.. странное выражение, не правда ли), про интригу и конкуренцию никогда не понимал — ничего командного, даже в футбол не играл. Я был одиночка, хотя и старался не противопоставить себя другим. Даже друг у меня всегда был один, но я мог и без него обойтись: так, уроки и лекции (а я много прогуливал) всегда прогуливал один. Чем я был занят в эти долгие часы и дни, до сих пор ума не приложу. По-видимому, своя голова на плечах у меня тогда уже была, правда, неизвестно, кому дадена. Иногда она мешала мне, иногда другим, но чаще все-таки мне. Нравились мне лишь индивидуальные виды спорта, скажем, прыжки в высоту. Но талантов никаких не было, поэтому «писательство», достаточно случайное, мне как ничто другое подошло. Дальше стало проще: я мог сам ставить себе задачу и сам же решать ее. Были, конечно, испытания по человеческой части: изменяли, обманывали, продавали, предавали, подставляли, да и сам нарывался… только я не обижался, а забывал: вспылю и забуду, и все это через время как бы успехом оборачивалось, т. е. тоже «на пользу». Всего два раза обида была раной и долго не заживала, и то… роман написал. Немец! Все переделал в колбасу (под старость награжден запором).
Вот и память сохранил, несмотря на дырку в черепе: вспомню всё в любой точке, только не все точки, может быть, хочу вспомнить.
И потянуло меня вспомнить одну точку в Грузии, где меня покрестили наконец в мои сорок пять как старинного князя, вместе с моим первенцем, дочерью Анной (как я и собирался поступить с ней уже за двадцать лет до того).
Свобода и свобода… то ли ее больше или меньше в одной жизни не бывает? Несвобода та обернулась несвободой этой: в Грузию просто так теперь сам не съездишь.
Поэтому я с радостью согласился туда поехать хотя бы и в составе делегации, зато по приглашению патриарха Грузии. Поставил условие, прикинувшись старым и больным, что нуждаюсь в сопровождении, что дочь будет осуществлять за мной медицинский уход. Думал, доеду, а там как-нибудь оторвусь и достигну заветной точки нашего крещения.
Много воды утекло в реке по имени Вода!
Много воды… прежде, чем я снова мог попасть в Грузию.
1985–2008… Советская власть стопталась и сползла с ноги. Надо было идти одной босой ногой вперед, искать новый вид воровства…
Горбачев, сухой закон, перестройка, гласность, Чернобыль… Грузия, Литва, Чечня, путч… Ельцин, отделение Украины, распад Союза, штурм Белого дома, опять Чечня… Путин, «Курск», террор олигархии…
Пожинаем урожаи. И пожираем. Хронический наш август!
Не мой Кавказ… Гамсахурдия, Абхазия, Саакашвили… Чечня, Абхазия, Южная Осетия.
Империя отражалась в каждом осколке своего великого кривого зеркала: чем меньше осколок, тем кривее отражение.
Тем временем прошла и моя безальтернативная история.
Третья женитьба, рождение последнего сына, смерть мамы… бесконечная (разрешенная и уже лишенная вкуса) заграница! ПЕН-клуб, Пушкин-бэнд, книги и книги…
Рак-1994 и рак-2003… Выжил в двух веках!
(Как раз в Каширке-2003, в год 300-летия Петербурга, лежа в «Отделении головы от шеи», в одиночной камере с видом на Коломенское, под химией, как под кайфом, я и стал снова беседовать со своим любимым персонажем.)
