Порт-Судан
Авторы: Оливье Ролен
Жанр: Проза: прочее
Циклы: не входит в цикл
Формат: Полный
Всего в книге 26 страниц. Год издания книги - 2000.
Порт-Судан. «Именно в Порт-Судане я и узнал о смерти А. Почтовые оказии в этих странах таковы, что известие это дошло до меня уже намного позже того, как мой друг ушел из жизни. Служащий в лохмотьях, с обезображенным проказой лицом, обладатель большого черного револьвера, привязанного к ремню плетеным хлыстом из буйволовой кожи, вручил мне письмо в конце дня. Его безгубое лицо с петушиными гребнями ушей носило печать вечной усмешки. Казалось, тело его вытесано из сардонического древа пляски смерти. Как почти у всех, кто выжил в этом городе, основным его занятием были рэкет и убийства. Как он сумел добыть конверт, я не знаю. Может, выкрал его у самой Смерти».
Читать онлайн Порт-Судан
РАНЕЕ ОПУБЛИКОВАННЫЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ ТОГО ЖЕ АВТОРА
Phénomène futur
Seuil, 1983
Bar des flots noirs
Seuil, 1987
“Points Roman”, 1988
En Russie
Quai Voltaire, 1987
Seuil, 1997
Sept Villes
Rivages, 1988
La Havane
Quai Voltaire, 1989
Voyage à l’Est
Balland, 1990
Semaines de Suzanne
Edition de minuit, 1991
L’Invention du monde
Seuil, 1993
Mon galurin gris
Seuil, 1997
Méroé
Seuil, 1998
Paysages originels
Seuil, 1999
La langue
Verdier, 2000
Оливье Ролен
ПОРТ-СУДАН
роман
«Порт-Судан — единственный порт Судана, способный принимать крупные корабли длиной до 277 м, осадкой 11,3 м у нефтеналивных судов и 10,5 м у прочих кораблей […] С июля по сентябрь неожиданные и сильные порывы ветра, дующего между юго-востоком и западом, могут достигать 8 баллов по шкале Бофорта. Порывы ветра с юго-западного сектора, называемые «Хабуб», несут с собой пыль и песок; видимость уменьшается до 100 м; температура воздуха может достигать 52 °C. В это время стоящим на рейде кораблям следует воспользоваться причальной банкой, а не оставаться на якоре».
Навигационные инструкции, западное побережье Красного моря от Джазаира до Рас Казара
1
Именно в Порт-Судане я и узнал о смерти А. Почтовые оказии в этих странах таковы, что известие это дошло до меня уже намного позже того, как мой друг ушел из жизни. Служащий в лохмотьях, с обезображенным проказой лицом, обладатель большого черного револьвера, привязанного к ремню плетеным хлыстом из буйволовой кожи, вручил мне письмо в конце дня. Его безгубое лицо с петушиными гребнями ушей носило печать вечной усмешки. Казалось, тело его вытесано из сардонического древа пляски смерти. Как почти у всех, кто выжил в этом городе, основным его занятием были рэкет и убийства. Как он сумел добыть конверт, я не знаю. Может, выкрал его у самой Смерти.
С дрожью пишу эти строки. На плохой бумаге из тетради, купленной в Хартуме, в день, когда банда полицейских вызвала меня к себе для бесконечных придирок и угроз; буквы убегают из-под руки и выдают зигзаги, вместо того чтобы занять приличествующее им положение. Капли пота со лба оставляют мутные пятна на бумаге, в них, обретая форму звезд, растекаются чернила, затем они разветвляются, как вырванный нерв, и сливаются в нежные голубоватые облака. Удастся ли мне все это прочесть, не знаю. Я пишу эти строки, чтобы хоть как-то выжить. И думаю, что другого повода писать нет. Говорю, пишу это и ничего не знаю; да и кто знает?
Красное, дрожащее, как моя рука, солнце опускалось на громадное трепетное тело Африки. Лучезарная дымка окутывала крыши Порт-Судана, железные и каменные, унизанные пиками водонапорных башен. Из-за этих башенок, черные силуэты которых выделялись в темно-фиолетовых сумерках, вечером город был похож на древнеримский лагерь, забытый на берегах Красного моря рухнувшей империей, или на исправительную колонию, окруженную сторожевыми вышками. Задыхаясь от скуки, я пил анисовую водку, жуткую отраву, контрабанду с одного из редких греческих судов, уж давно проплывших мимо засыпанных песком волнорезов порта, как раз под моей верандой. Я должен признать, что это письмо сразу стало для меня отдушиной, с ним что-то заканчивалось в моей жизни.
Мы познакомились, А. и я, лет двадцать пять назад. Мы делились великими и призрачными надеждами. К ожиданию жизни, полной приключений, примешивалась идея изменения мира. Я никогда не буду презирать то время и не примкну к тем, кто над ним смеется. Многое важное и ощутимое, то, в чем мы научились разбираться позже, тогда нам было неведомо: страх, зависть, подлость. Мы не верили ни в Бога, ни в черта с его смехотворными буржуазными перевоплощениями. Мы были до крайности дерзкими и нежными. И этого достаточно, чтобы не оскорблять нашу молодость. А потом с этим надо было кончать. Инерция мира затягивала нас, юношеская сила уже иссякала перед ней, мистика, как и в иные времена, преобразовалась в политику, и зрители аплодировали ставшему очевидным исходу битвы. Я хорошо помню последнюю встречу с А. однажды осенью. Мы выпили пива — когда молоды, именно так пьют пиво — в буфете на Пон-Кардине. Ветер швырял в черные лужи окровавленные ладони опавших листьев. Кажется, мы всплакнули. Позднее он выбрал литературу, я — навигацию. Нам обоим казалось, что эти случайные и побочные занятия не отвлекут нас от великой мечты, владевшей нами так долго. Тут мы были правы. Это был плохой выбор, занятия без будущего. Мы так и не поправились.
Годы я провел за перевозкой гнилья вдоль берегов Африки, а потом на меня обрушились напасти со здоровьем. Я очутился в Порт-Судане, где череда случайностей сыграла свою роль, предоставив мне должность harbour master[1]. Когда порт, если можно так выразиться, исчез в пучинах всеобщего крушения в стране, я совместил эти обязанности — отныне чисто символические, которые, впрочем, и не признавались бандами живописных убийц, проворно грабившими корабли, случайно или по невнимательности оставленные в проливе, — с обязанностями чуть более хлопотными, а именно — почетного консула Малагасийской республики. Свой небольшой доход я имел не от пошлин — их я больше не увеличивал — и не от жалованья, воспоминание о котором, как и полагается, уж давно затерялось в почти сказочном прошлом, а от разных темных делишек, тех, что алчные рэкетиры кинули моему жалкому бизнесу: немного алкоголя в страну, где он был запрещен, да голодные создания с лиловой упругой кожей и глазами цвета красного дерева, я сажал их на баржу с мазутом и пересаживал на корабль с обратной от набережной стороны, а чтобы никакой бессердечный Тартюф не засек эти проделки — несколько листьев хата
