Похождения Христиана Христиановича Виольдамура и его Аршета! А что за похождения и что за Виольдамур с Аршетом? Кто таков этот знаменитый муж и кто таков друг его или товарищ, осужденный на вечные послуги и готовый, по-видимому, вынести на покорном хребте своем заглавие повести нашей из всех бед юдольных, под гору и в гору, хоть пожалуй прямо в храм вечности и славы? Не утешительно ли это для нас обоих, рыцарей пера и карандаша, что один только огонь может истребить заглавие повести нашей, вверенное попечению Аршета, который бесспорно вынесет его из воды, и может быть даже из самых опасных для сочинителя топких вод пограничной речки Леты? Но будем надеяться в этом случае не на одних добрых и разумных собак, а на добрых и умных людей, и ожидать от них участи не только заглавию, но и всей повести нашей.
Итак, что за двойни перед нами и кому из них по шерсти кличка дана? И тому и другому; один Христиан Христианович – стало быть, полурусский немец; он же Виольдамур – стало быть, отец или дед его был родом человек беспокойный, и если не француз, то по крайней мере близкий ему сосед, может быть эльзасец, из Кельна, Страсбурга или Ахена, стало быть, также прозвание это – Виольдамур – дано было когда-то родоначальнику аршеткинского барона за искусство владеть смычком на почти забытой нынче виоле, среднем подростке между двух, более нам знакомых братьев: визгливым и упрямым ребенком, которого взял к себе на воспитание причудливый Паганини, и рассудительным, сутуловатым служкою Ромберга, отзывающемся на спрос могучего смычка чистым человеческим голосом. Итак, дед и прадед героя нашего были музыканты; отец также; он прибыл в Питер по вызову, привез с собою белый, тканьёвой халат, колпак, две скрыпки да свою Катерину Карловну; был принят в камер-музыканты и день-за-день пилил нежно и страстно конским белым волосом по кишечкам многих тысяч овец и ягнят. Никогда невинные животные эти заживо и во сне не видали, что в утробе их заключается такой сладкозвучный голос, какой умел искусно вызывать из отживших остатков их наш Виольдамур, достойный потомок славного в свое время на берегах Рейна Виольдамура. И дело, старичок, благую часть ты избрал; ты пустился в такую игру, в которую, конечно, никого и никогда не обыгрывал, но между тем сам всегда оставался в выигрыше.
Другому герою похождений наших дана кличка Аршет>{arshet – смычок (фр.)}; слепо и послушно он повинуется, как смычок, воле своего господина; так же понятлив, так же искусен и расторопен, и молчалив, и разговорчив – все по воле хозяина, но он постояннее и благороднее своего тезки, потому что не отстал от бедного барина, когда все смычки на свете покинули его на произвол судьбы. Зачем же дали ему кличку Аршет, а не смычок? Затем, что мы в дело это не вмешивались, а барин его родился и вырос в Питере; следовательно, взглянув на какой-либо предмет, ему всегда наперед приходило в голову заморское название, а потом уже русское. Впрочем, и самая скрыпка Виольдамура была не родным, а сводным братом нашей балалайки.
У старика Христиана Готлиба Амедея Виольдамура, по сожительству его с Катериною Каролиною, урожденною Лаутеншпиль, на пятый год по приезде в Россию родился первенец, сын Христиан – и таки только Христиан, без Карла, Фердинанда, без Готлиба и Амедея, словом, без всяких недовесков: старик успел уже столько приглядеться к русским обычаям, что считал вовсе излишним навязать сыну целую плетеницу имен: он будет со временем Христианович, утешал Готлиб Амедей недовольную распоряжением этим Катерину Каролину, или Катерину Карловну, и будет с него. От перемены ли климата случилась неожиданная прибыль в доме Христиана Готлиба Амедея, или просто от непостижимости Промысла, но радость стариков была обоюдная – относя слово к брачной чете; что же собственно до многообещавшего младенца, то он был, кажется, рождением своим недоволен; по крайней мере он кричал фистулой в течение целых первых суток. Старик протверживал тогда новую увертюру и только во время пауз или молчков второй скрыпки, представителем которой был Виольдамур, раздавался непрерывный второй голос новорожденного сына его. Голос этот обещал уже со дня рождения огромный объем и силу. Обстоятельство это убедило старика вполне, что из мальчика выйдет прок, будет со временем славный музыкант, и первый дуэт между отцом и сыном был таким образом разыгран в самый день рождения последнего. Старик положил скрыпку, подошел к крикуну, ощупал указательным перстом мягкий череп младенца – остановился пальцем над бровью, неподалеку виска – и сладостно улыбнулся. "Из него выйдет славный музыкант,- сказал Готлиб, подавая своей Катерине Каролине руку,- шишка музыки – которую земляк наш флейтист называет органом – шишка музыки развита у него необычайно".
![Тринадцать: Оккультные рассказы [Собрание рассказов. Том I]](/storage/book-covers/86/86c1d9f26f4e3d4c98834f70b0afbac3cb082a09.jpg)
