Белая
«На фоне серебристого диска полной луны молодая женщина медленно кружилась на тонкой веревке, охватившей ее лодыжки, метрах в шестидесяти над пляжем. Кровь стучала в ее висках. Желудок давил на сердце. Открыв глаза, она увидела бушующее море под собой и ясное небо над ногами. Ее рыжие волосы летели за ней как знамя, ягодицы и грудь сверкали в лунном свете.
Она представляла себя рождающейся внутри кокона бабочкой со всеми происходящими метаморфозами. Ей казалось, что ее тело разбухает, выталкивая крылья.
Мужчина на балконе крепко прижал веревку к левому боку, затем отпустил. Женщина медленно качалась, возбуждение росло в ней.
— Быстрее, быстрее! — крикнула она.
Мужчина раскачивал веревку. Женщина раскинула руки, замахала ими. Она вздыхала и улыбалась, чувствуя себя невесомой.
Он был немолод и не очень велик ростом, но ловок и силен. Сейчас он втянет маленькую женщину через перила в свои объятия. Она задрожит, прижавшись к нему, позволит отнести себя в постель. Мужчина разведет ее руки и скажет: "Какие прекрасные крылья! Какая прекрасная бабочка!" Другая женщина привяжет ее запястья к изголовью кровати зелеными шелковыми шарфами, и мужчина, лаская, овладеет ею…
Они играли так часто, что игра превратилась в ритуал. Но на этот раз, едва успев раскинуть руки-крылья, не говоря уж о полете, совершенно голая Марджори Эплбаум падала на дощатый настил пляжа мимо Алисон Даймонд, дремлющей на своем балконе…"
… Я сидела на пляже под белым зонтом, создавая финальную сцену романа в пристроенном на коленях портативном компьютере. Романа, подсказанного трагедией, происшедшей в моем многоквартирном кооперативном доме на берегу моря всего две недели назад. Молодая женщина, Марджори Эплбаум, погибла при загадочном падении с балкона на променад (дощатый настил, протянувшийся по пляжу на много километров). Расследование ее смерти — возможно, убийства — еще продолжалось, когда я придумала свою собственную версию, пользуясь обрывками информации и слухами, порожденными этим несчастьем. Как обычно, я одолжила реальные имена людей и названия мест, вдохновляющие меня до того момента, когда под моими пальцами вымышленная история обретет собственную жизнь.
Я нажала клавишу, загоняя текст в укромные уголки файла "Пляжное чтиво — 91". Компьютер пожужжал мгновение, и экран очистился.
Цветные зонтики, усеявшие мерцающий песок в двухстах футах внизу, кружились, как будто подгоняемые солнечной энергией, или так мне казалось из-за собственного головокружения, лишь чуть-чуть успокаиваемого ровным шумом прибоя. Мне казалось, что я погружаюсь в сон… в медленное вращение… с высокого обрыва в густой раскаленный эфир. Кружащиеся красные, синие, зеленые диски набросились на меня, сердце словно подпрыгнуло к горлу. Я резко выпрямилась и замигала, разрушая мираж. Я обычно не приезжала на побережье в рабочие дни. В тот ясный теплый четверг в конце июля 1991 года я проснулась в своей городской квартире в центре Филадельфии, чувствуя свежесть и легкость, как будто земное тяготение слегка разжало свою хватку, и бесконечное небо приготовилось поглотить меня. Чтобы избежать опасности быть унесенной в пустоту, я решила уклониться от строгого расписания, необходимого для внесения порядка в непредсказуемую жизнь внештатного сотрудника редакции, и на несколько дней раньше обычного срока отправилась в отпуск в Атлантик-Сити, в свою квартиру в "Башне из слоновой кости".
Вообще-то Башня находится чуть южнее, в маленьком городке Кент. Но для меня Атлантик-Сити — это весь тонкий десятимильный палец, торчащий из кулака Нью-Джерси, указывая на юго-восток.
С широкими белыми пляжами, сверкающими волнами, променадом и пирсами, шикарными отелями и маленькими пансионами, белыми бунгало и розовыми особняками, остров моего детства оставался для меня убежищем, согретым солнцем.
Сразу за мостом меня приветствовала прекрасная зеленомраморная женщина, окруженная шестнадцатью дорическими колоннами. Известняковый анахронизм, центр, к которому сходятся все главные дороги. Слева от монумента — город, направо — окраины: от Челси до Лонгпорта. Только повзрослев, я узнала, что зеленая дама — Скорбящая Свобода, поднявшаяся из груды мертвецов, жертв первой мировой войны. Ребенком я считала монумент каруселью.
Повернув, как обычно, направо, оставив город с его пороками другим, я медленно ехала по Атлантик-авеню. В квартале слева от меня раскинулся океан, в нескольких кварталах справа — залив. Ритм размеренно скользящих автомобильных огней, протянувшихся до горизонта, как будто замедлял течение моей жизни. Выехав к океану в Аскот Плейс, я как всегда резко вернулась в настоящее, обнаружив на месте дома моей бабушки двадцатиэтажное здание из белого мрамора — кооператив "Башня из слоновой кости".
В ожидании лифта я вспоминала бабушкин трехэтажный оштукатуренный особняк с его лабиринтом парадных и черных лестниц, с толстыми деревянными колоннами, широкие ступени и веранду, где всегда кто-то отдыхал в качалке или гамаке. А за парадной дверью — мир пыльных восточных ковров и сутолока слегка заплесневелой мебели, мир, который никому не приходило в голову проветрить, и утренняя жаркая влага часто затуманивала оконные стекла и зеркала, а вечерние бризы и настойчивый шум прибоя навевали сны. Мир, где бабушка баловала меня и мою кузину Эви и где кузен Ларри играл со мной в монопольку в дождливые дни.
