Глава первая
БЕГСТВО С ВЕНЕРЫ
В этом рейсе мы с Робином были практикантами. Нам следовало думать о зачётах: космонавигационная практика, организация службы, устройство корабля. Всю первую половину рейса — с того момента, как корабль стартовал с Луны, — мы и готовились к зачётам. Рейс проходил нормально. Но, как только наш ионолет опустился на венерианский космодром, началось нечто странное, непредвиденное. От здания порта к кораблю устремился человеческий поток. Люди в скафандрах шли плотной массой, ехали на грузовой трансленте, заваленной рюкзаками и прочей ручной кладью, над ними плясали, отбрасывая красный отсвет, мощные сполохи полярного сияния. Я смотрел в иллюминатор на эту картину, мне было не по себе.
Командир велел нам с Робином стать у шлюзового люка и никого не пускать в корабль, а сам двинулся навстречу толпе. «Прошу остановиться! — загремел его голос, усиленный динамиком. — Прошу немедленно остановиться!» Течение людской реки прекратилось. В моем шлемофоне возник гул встревоженных голосов, трудно было что-либо разобрать. Доносились обрывки разговора командира с диспетчером космопорта. Голос у диспетчера был растерянный: «Я не могу запретить им… Мы вызвали пассажирские корабли, но колонисты отказываются ждать…»
Потом командир распорядился очистить трансленту: прежде всего следовало разгрузить корабль. Автоматы быстро делали своё дело, из грузового люка поплыли к складу контейнеры с оборудованием, доставленным нами для нужд Венеры. А когда с выгрузкой было покончено, началась посадка пассажиров. Нечего было и думать о приёмке планового груза — венерианских пищеконцентратов: колонисты забили весь корабль. Мы сбились с ног, регулируя шлюзование и размещая пассажиров по отсекам. Мужские, женские, детские лица мелькали у меня перед глазами, и я невольно отыскивал в этом нескончаемом потоке лица моих родителей — Филиппа и Марии Дружининых. Но потом я уразумел из обрывочных разговоров, что Венеру покидают колонисты, поселившиеся там сравнительно недавно — за последнее десятилетие, — а примары остаются. Родители же мои были примарами — из первого поколения родившихся на Венере, — так что не стоило разыскивать их здесь, на рейсовом корабле. Да и чего ради им, никогда не видавшим Земли и нисколько о ней не помышлявшим, покидать Венеру?
Мы взяли на борт около тысячи человек. Могли бы, конечно, взять и больше, но предел был положен запасами продовольствия. Особенно — воды. Когда число пассажиров достигло критического уровня, командир прекратил посадку.
Диспетчер космопорта срывал голос, убеждая колонистов, оставшихся за бортом, сохранять спокойствие и терпеливо ожидать пассажирские корабли, которые уже в пути и придут через две недели по земному календарю. Начался медленный отлив человеческой реки…
Попробуйте разместить тысячу пассажиров в грузовом ионолете, имеющем всего двенадцать двухместных кают! Все каюты, включая пилотские, были отданы женщинам с грудными детьми. Остальным пассажирам предстояло провести полет в небывалой тесноте грузовых отсеков и коридоров, на голодном пайке пищи, воды и воздуха.
Что же стряслось на Венере? Чем вызвано массовое бегство колонистов? Планета неприютна, жизнь здесь трудна — это так, но ведь колонисты, покидая Землю, знали, на что идут. Вряд ли можно было заподозрить их в том, что они — все разом! — испугались трудностей освоения Венеры. У меня не было времени для выяснений, я носился из отсека в отсек, определяя места для пассажиров и пытаясь навести какой-никакой порядок, а из обрывков услышанных разговоров было невозможно составить разумное представление о причине бегства. Но я понимал, что дело не в физических трудностях — об этом я не слышал ни слова. Речь шла о психике. Может, вспышка какой-то нервной болезни?
К вечеру мы от усталости ног под собой не чуяли.
— В жизни не видел такой паники! — сказал командир и повалился в пилотское кресло.
Робин, уточнявший нормы расхода воды и продуктов, перестал щёлкать клавишами вычислителя.
— Что же всё-таки произошло? — спросил он.
— Толком ничего не поймёшь, — пробормотал командир и слабо махнул рукой. — Выключи верхний свет, Улисс, — отнёсся он ко мне, помолчав. — Глаза режет…
Я выключил плафон и спросил, когда старт.
— В четыре утра, — сказал командир.
— Разреши мне съездить в Дубов, старший, — попросил я. И пояснил: — Там живут мои родители.
— Они что, примары?
— Да.
— Надо отдохнуть перед стартом, — сказал командир. — Рейс будет трудный.
— Посёлок недалеко отсюда, старший. Я бы обернулся часа за три. Хочется повидать родителей.
— Ладно, поезжай.
Я облачился в шлюзе в громоздкий венерианский скафандр и спустился на поле космодрома. Возле здания порта, на стоянке, было полно свободных вездеходов, я забрался в одну из машин и погнал её по широкой каменистой дороге.
Ох, как хорошо знал я эту дорогу! Плавно изгибаясь к юго-востоку, она взбегала все выше на плато Пионеров, врезалась в нагромождения бурых скал, а сейчас, за поворотом, я увижу над отвесной скалой обелиск в честь первооткрывателя Дубова и его товарищей. Вот он, обелиск, — белокаменная игла, проткнувшая низкое, сумрачное, клубящееся небо. Небо моего детства, слепое небо Венеры, на котором никогда не увидишь звёзд, а солнце проглядывает лишь слабым и тусклым красноватым пятном.
