«Соразмеряй силы с предприятием, а не предприятие с силами». Этим смелым советом, данным одним поэтом-соотечественником, мне пришлось руководиться при задаче, взятой на себя, в качестве историка. Как трудно подступиться к человеку, занимающему такое выдающееся место в истории русского народа и оставившему такой неизгладимый след на всем его существовании.
Вот почему я подошел к нему так поздно, поднимаясь от ближайшего времени к более отдаленному, и только после великой наследницы перешел к созидателю наследства.
Сумел ли я схватить своим взглядом то, что обнимал своим взором ты – бронзовый гигант, спускающийся иногда – как говорят поэты – в белые петербургские ночи со своего гранитного пьедестала и победоносно скачущий, не зная устали, как при жизни, по заснувшему городу? Великий призрак, двести лет посещающий, как страшный, но всем близкий дух, те места, где ты жил, нашел ли я то заклинание, которое возвращает голос привидениям и из праха прошедших времен воссоздает вокруг них былую жизнь?
Я переживал отошедшие в вечность часы; мне казалось, что вокруг меня оживали все лица и вещи, наполнявшие их. Я осязал чудеса волшебного царствования, воочию видел осуществление сказки о пшеничном зерне, которое моментально прорастает и превращается в растение в горсти индийского йога. И я говорил с человеком, совершившим это чудо – может быть с единственным в своем роде, какого знал мир.
Наполеон всего лишь величайший из французов – или итальянцев, по мнению некоторых историков, – но он не Италия, не Франция. Петр – это вся Россия; ее плоть и дух, характер и гений, воплощение всех ее добродетелей и пороков. При разнообразии своих способностей, громадности усилий и страстности, он кажется существом собирательным. И этим он велик, этим он выделяется из рядов бледных умерших, которых спасают от забвения наши слабые исторические воспоминания. Не приходится употреблять усилий, чтобы вызвать его тень – он всегда тут. Он пережил себя; он вечен; он как бы жив и теперь; облик мира, извлеченного им из ничтожества, мог измениться в некоторых чертах, но принцип остался неизменным. Тут несоизмеримая сила, три века действовавшая вопреки всем расчетам и превратившая ничтожное владение Ивана в наследие Александров и Николаев, в империю, превышающую своим протяжением и численностью населения все государства, когда-либо известные Европе, Африке и Азии, империи Александра и Римскую, империю калифов и современную нам Британскую со всеми ее колониями. И эта сила называлась некогда Петром Великим. Она переменила имя, но не изменила характера. Это душа великого народа, но также душа великого человека, в котором как бы воплотилась мысль и воля миллионов существ. Эта душа вся в Петре, и он весь в ней; и ее-то я желал заставить затрепетать на этих страницах.
Конечно, не только с помощью одного своего воображения. Я взял у документов – этого единственного ключа, способного открыть нам двери, ежечасно запирающиеся за нами – все, что они могли дать мне. В своей честности я уверен. Может случиться, что она вызовет удивление, разочарование или даже неудовольствие. Но я прошу своих русских читателей взвесить свои впечатления. Надо всегда иметь мужество смотреть прямо в глаза действительности и своему прошлому, а для русских это нетрудно.
Кроме того, я прошу всех своих читателей не заблуждаться относительно цели, которую я имел в виду. Занятый собиранием материалов для биографии национального героя, Пушкин намеревался воздвигнуть ему памятник, который нельзя было бы перемещать с места на место. Неподвижность образцового произведения Фальконета как будто возбуждала неудовольствие. Забота и стремления поэта, общие большинству моих предшественников, даже вне России, мне были совершенно чужды. Петр, уже и без меня, имеет памятник, по-моему, наиболее достойный его. И воздвигли его не Пушкин и не скульптор-француз. Над тем памятником, о котором я говорю, он сам работал своими мозолистыми руками, и его наследники будут работать еще долго. Сибирская дорога прибавила к нему еще один камень, который послужит к его украшению и укреплению.
Моя цель совершенно иная. Взоры всего мира устремлены, полные симпатий с одной стороны, и недоверия или враждебности – с другой, на это вместилище душевной и физической энергий, неожиданно открытое между старой Европой, уставшей жить, и старой Азией, утомленной своим бездействием. Что это? Пропасть, куда суждено кануть обычным судьбам? Или источник вечной юности? Наклонившись над обоими берегами, толпы смотрят в напряженном внимании, вглядываясь в глубину, зондируя ее. Я только даю разъяснение общему любопытству и напряженному ожиданию. Это разъяснение почерпнуто, как я уже сказал, из истории, но также и из современной жизни. Петр Великий не умер. Взгляните! Может быть, настал час? Заря утра, которое принесет нам неизвестно что, появляется на горизонте, на широкой реке клубится туман, как бы окутывающий призраки! Слышите! Не топот ли коня раздается по мостовой тихих улиц?..
Валишевский.
