Собрав свои дневники, с успехом публиковавшиеся в разные годы в толстых журналах, Дмитрий Каралис изящно доказал известную литературную теорему: каждый человек способен создать хотя бы один увлекательный роман, если день за днем опишет свою жизнь.
«Хроники…» читаются на удивление легко, местами зачаровывая смачными описаниями. Истории, рассказанные автору разными людьми, случайные и неслучайные встречи, впечатления от прочитанных книг, надежды, мечты, семейная и общественная жизнь, поиск родовых корней и самое, пожалуй, главное — напряженная литературная учеба и ежедневный путь в гору: от первых публикаций к нынешнему успеху. В дневнике помимо событий и персонажей, естественно, присутствует и сам автор, вольно или невольно пишущий автопортрет на фоне времени и своих героев.
Сергей Арно
Из рекомендации в Союз писателей Санкт-Петербурга:
…Я бы назвал прозу Каралиса «прозой здравого смысла». Она всегда конкретна и точна, даже когда автор пользуется фантастическим сюжетным приемом. Видно, что автор — технарь, инженер в прошлом, и не только потому, что предметом изображения часто служит инженерная среда, а потому, что социальное происхождение автора выдает сам стиль повествования — рациональный, слегка ироничный, лишенный гуманитарных излишеств.
Виктор Конецкий
Мне встречалось довольно много авторов, настолько уверенных в своем мастерстве, что к ним было страшно подступиться. В дневниках Каралиса — наоборот, никакого самолюбования, самовосхваления, отчего поневоле проникаешься к автору доверием. «Вчера закончил повесть. Сегодня перечитал и огорчился. Что я сказал? Ничего…» Сомнения, неудовлетворенность собой — скрытый источник силы.
Александр Етоев
Характерно, что Дмитрий Каралис не наводит косметику на старые дневниковые записи с целью приукрасить их в соответствии с сегодняшними реалиями. Поначалу это порождает у читателя ложное чувство превосходства, которое, однако, быстро проходит. «Я о Набокове знать не знал», — пишет автор. «Темнота!» — хочется снисходительно бросить. Потом смотришь на дату записи: август 1986-го. Многие ли знали тогда?.. Набоков и Набоковский дом появятся в надлежащем месте текста.
Пишет, что бегает в оздоровительных целях по Смоленскому кладбищу, про могилы няни Пушкина, художника Маковского, родителей премьера Косыгина. Православному читателю хочется крикнуть: «А Ксения где, нехристь?!» И опять вспоминаешь — не было тогда часовни, да и святая блаженная еще не была прославлена Церковью. Часовня займет свое место в повествовании в нужное время.
Павел Виноградов
И этому плохенькому писателю опять дают премию! На этот раз «Литературной газеты». За что? Ни мата, ни траха! Это современная проза? Оказывает, блин, духовное сопротивление! А кому? Глобальному прогрессу? Цепляется за вонючий клочок земли, называемый родиной. Эти патриоты просто задолбали! В Гулаг бы их всех!
Виктоор Торопов,
академик Всемирной академии ненормативной лексики,
выступление на радиостанции «Небесное ухо».
Двадцать лет назад Дмитрий Каралис появился у нас на заседании семинара молодых писателей-фантастов со своей первой фантастической повестью — полный сил и творческой энергии, но явно сомневающийся, написал ли он то, что следовало писать, и вообще попал ли туда, куда следовало бы. Повесть была очень недурна для начинающего — в излюбленном мною жанре реалистической фантастики, с юмором, с приключениями, с живыми героями, добрая, веселая, живая. Молодой автор, безусловно, понимал, как надо писать фантастику — понимал главное: суть и соль хорошей фантастики в максимальном реализме описываемого.
Но фантастом Каралис не стал. Он стал отличным прозаиком-реалистом, потому что суть и соль реалистической прозы он тоже понимал преотлично: мир полон замечательно интересных вещей и надо только научиться отбирать (из того, что знаешь) самое интересное и писать об этом правду.
Борис Стругацкий
О дневниках Дмитрия Каралиса
Есть принципиальная разница между мемуарами и дневниками.
Мемуары неминуемо концептуальны, ибо создаются по прошествии определенного отрезка времени, когда, как утверждают психологи, забывается до девяноста процентов пережитого, и автор, имея уже сложившуюся точку зрения на события, вспоминает факты, подтверждающие свою собственную позицию. Но правда не может уложиться в концепцию.
Дневники же подобны скрытой камере, которая, конечно, стоит на определенной точке зрения, но туда попадает всё: нужное и ненужное. Но другой вопрос — что считать нужным и ненужным? Ведущий дневник не знает этого, и слава Богу. Эта скрытая камера и есть одна из интереснейших форм фиксации жизни, по дневникам мы будем судить об эпохе. В идеале, взяв двадцать тысяч дневников какой-то эпохи, двадцать тысяч скрытых камер, мы увидим всю картину жизни в ее бесконечной сложности. Но дневник дневнику рознь. Есть дневники, где одна личная жизнь и почти нет места эпохе. Например, мне попадался дневник влюбленной барышни, написанный в 1905 году. Она ничего не видела, кроме предмета своего обожания и себя, лишь в одном месте упоминается демонстрация на улице, помешавшая им встретиться. Лучший дневник для постижения ушедшего времени тот, где личная жизнь, внутренний сюжет, соединяется с жизнью общественной. Прожил день — записал.
![Филофиоли [семь рассказов]](/build/oblozhka.dc6e36b8.jpg)
