Мужчина и женщина завтракали. Впрочем, для женщины это был скорее ужин. Менее четверти часа назад она вернулась домой с ночной смены, и, хотя стрелки на циферблате с тридцатью делениями показывали начало восьмого, позади у нее было двенадцать часов рабочего дня. Мужчина, высокий и худой, с немного детскими – порывистыми и нескладными движениями, поспешно вскрывал жестянки с консервированной питательной массой, нарезал ее ломтиками, раскладывал по пластмассовым блюдцам. Женщина, забравшись с ногами на койку и плотно, словно ей немного мерзлось, обхватив колени руками, прижавшись спиной к перегородке, из-за которой слышались голоса, весело щебетала, рассказывая обо всех пустяках, случившихся за день. Ее оживление выглядело несколько чрезмерным, но не искусственным. И хотя землистый цвет лица и мешки под глазами говорили о крайней измотанности, сами глаза – только что тусклые и равнодушные – уже разгорались задорным блеском. Мужчина между тем отвинтил колпачок фляги и стал разливать воду по небольшим металлическим стаканам.
– А глазки-то совсем не глядят, – ласково произнесла женщина. – Не выспался?
– Н-не спалось… слишком уж устал вчера. Да ничего, сейчас прочухаюсь. – Он придвинул к женщине блюдце с плоскими кусочками, обильно намазанными густой коричневой приправой. – Все, – сказал он и со стаканом в руке уселся на койку напротив женщины. – Питайся.
Она взяла свой стаканчик, качнула им в сторону мужчины:
– Твое здоровье.
– Твое здоровье, малыш.
Чокнулись и пригубили.
– М-м, – с восхищением сказала она, ставя стакан на столик. Холодненькая! Какая вкусная вода! – воскликнула она чуть театрально, и сразу в тонкую перегородку за ее спиной несколько раз увесисто стукнули кулаком: потише, мол. С утрированно виноватым видом женщина втянула голову в плечи, и оба тихонько посмеялись. – Это еще не ваша, профессор? спросила она затем.
– Нет, – с улыбкой ответил мужчина.
– Жаль. Знаешь, только и разговору: шахта, шахта… Столько-то пройдено, такие-то прогнозы…
Принялись за еду.
– А ты, профессор, как считаешь – долго еще? – спросила женщина, сняв языком прилепившуюся к нижней губе крошку. Тот, кого она назвала профессором, чуть пожал плечами.
– Трудно сказать. Стараемся вовсю… Знаешь, – он несколько повысил голос, – я так рад, что пошел добровольцем в шахту! Все-таки до чего приятно делать дело, которое так бесспорно нужно всем. Видела бы ты, как слаженно, как воодушевленно идет работа! И ведь самые разные люди, самых разных профессий – а так сработались, сжились друг с другом. Товарищество просто, я раньше только в книгах о таком читал и завидовал…
– Ну, я рада, – сказала женщина, они чокнулись глухо звякнувшими стаканами и выпили еще по глотку воды. Одобрительно улыбаясь, женщина поднесла ладонь ко рту и поболтала ею в воздухе, изображая размашисто болтающийся язык, а затем показала профессору большой палец. – Рада, что ты нашел себя.
Он грустно покивал ей в ответ. Ее лицо тоже стало серьезным. Она помедлила, как бы что-то для себя решая, провела, с силой надавливая, ладонью по столу несколько раз. И вдруг лукаво глянула на профессора:
– А то я, сказать по совести, извелась. Думаю, наверное, правильно ты собирался остаться в округе, с той…
Профессор, вздрогнув, изумленно уставился ей в лицо.
– К моменту ноль был бы крупным военным математиком. Я же помню, тебе предлагали. И семья новая сразу – хоп! – по месту жительства. Подружка молоденькая…
– Никуда я не собирался…
– Собирался, собирался! – дразнясь, как девчонка, она даже кончик языка показала ему. – Все знаю. И что на пять лет меня моложе. И что врач. И что в командировки ездил, а в отелях ни разу не останавливался, только у нее.
– Да ты…
– А я даже очень рада. – В нее будто бесенок вселился. – По крайней мере, мог убедиться, что у меня грудь красивее, – рывком спустив ноги на пол, чтобы не заслонять себя, она сильно распрямила спину, обеими ладонями натянула на груди плотную, застегнутую до ворота рубашку. – А?
– Что там?.. у запястья?! – свистящим шепотом выдохнул вдруг окаменевший профессор.
Жуткая тень скользнула по веселому лицу женщины. Стремительно спрятав обе руки за спину, она Насмешливо сказала:
– Ну ты муж! Полный гений! За четырнадцать лет родинку не выучил.
Он привстал. Перегнувшись через столик, протянул руку к ее локтю. Со смехом она прянула в сторону и назад, ударила, отбиваясь, ногами в воздухе.
– Нетушки-нетушки! Надо было раньше смотреть. Вот мужчины – все больше сзади, все больше ниже пояса… Говорю, не дамся! Иди лучше мусор выкинь.
Он косился недоверчиво – она снова показала ему кончик языка. Он скомкал кусок промасленной бумаги, запихнул его в одну из двух опустошенных банок.
– Хорошо.
– Угу, – женщина, достав из навесного шкафчика зеркало, от сосредоточенности ерзая языком по губам, поправляла прическу. Вскинула на мужа сверкающие, счастливые глаза: – А ты думал, я и не знаю, какой ты коварщик? Мне даже фотокарточку ее кто-то прислал… Ты что, обиделся?
Он вышел в коридор и побрел, горбясь, к мусороприемнику. Мимо, покачиваясь, проплывали нумерованные двери секций, похожих, как ячейки сот: площадь два с половиной на полтора, две койки вдоль поперечных перегородок, не доведенных до потолка, между ними раковина, утратившая смысл, когда было отключено индивидуальное водоснабжение, и откидывающийся на нее от глухой стены столик. Коридор гудел голосами; профессор раздвигал грудью их слои, словно брел через густой серый спектр.