Полвзвода забрызганных грязью, пропыленных всадников вылетели на базарную площадь и сдержали лошадей. В жарком мареве летнего дня уныло стыли пыльные липы, сквозь них были видны настороженно притихшие немощеные улочки и пожарная каланча.
Командир разведки в смушковой папахе оглядел затаившийся город и, нагнувшись с седла, застучал рукоятью плети в ближайшее заложенное ставнями окно.
— Есть кто в дому? Выходи!
— Отец родимый, не губи… — сразу же послышался в ответ не то бабий, не то мужской голос.
— В городе кто? — спросил командир.
— Все у нас пограбили, реквизировали. Ничего нету…
— Я говорю: за белых вы аль за красных? — рассердился командир.
В доме долго молчали. Потом ответили:
— Люди мы, верующие…
— Понятно, — распрямился в седле командир. — Вот глухое житье! Похоже, что все свободно, можно входить. Матюша, — обратился он к всаднику в синих галифе, — займись делом, а мы ишо прокатимся.
Он махнул плетью, и всадники, подняв лошадей в галоп, разнеслись по пустынным улицам.
Оставшись один, Матвей проехал заколоченные ярмарочные балаганы, с интересом разглядывая затейливые вывески, пересек базарную площадь и въехал во двор разграбленной и опустошенной усадьбы. Посреди двора сдержал жеребца и огляделся. Жаркое солнце выбелило стены, траву, пруд и парк.
— Есть кто тут? — хрипло крикнул Матвей.
Усадьба молчала.
Матвей бросил повод, потянул со спины карабин и разрядил пол-обоймы поверх зашторенных арочных окон.
Зазвенело стекло. Скрипнула дверь флигеля, и па двор выбежал суетливый, с бабьим лицом, человек. Он приблизился к Матвею и осторожно спросил:
— Вы, гражданин, кто будете? Белый или красный?
— А тебе что за разница? — сказал Матвей, оглядывая усадьбу.
— Красный, красный, — разглядев звезду на кубанке, обрадовался человек. — Господа вас с утра ждут. — Он тронул Матвея за рукав. — Они тут промеж собой говорят: все кончено, все кончено. А я человек средний, лакейского звания. Так я считаю, ничего не кончено. Все только начинается…
Матвей не ответил, он толкнул коня к парадному входу, из которого, торопливо застегиваясь, вышли четверо: совсем старый генерал, толстый человек в жилете, жандармский ротмистр и священник с тяжелым крестом поверх сутаны. Они встали в шеренгу.
— Красный, — удовлетворенно сказал ротмистр.
— Ты коммунист? — спросил старый генерал. Он был в полной форме и при сабле с камнем в золоченом эфесе.
— Большевик, — ответил Матвей.
— Все одно, — махнул рукой генерал. — Мы сдаемся. Добровольно. Отведи нас к Буденному. Только ему я отдам свою саблю.
— Сами разберемся, — сказал Матвей и повернулся к лакею: — Сыщи на каждого по лопате! — Заехав сбоку, он стал загонять жеребцом всех к воротам,
Матвей вел пленных по затаившейся улице, и отовсюду — из щелей ставен, из-за занавесей, окон, уставленных цветущей геранью, — за ними следили испуганные, настороженные глаза.
Свернули в открытые ворота и увидели храм. Он светился в полуденном солнце, как фаянсовая башня.
Матвей оглядел разоренные могилы, валявшиеся кое-где конские черепа, что-то ему не понравилось, и он выехал на середину двора. Здесь, на голом месте, твердо утоптанном ногами многих прихожан, он сдержал жеребца.
— Годится, — пробормотал Матвей и толкнул жеребца в сторону.
— Копайте здесь!
— Что копать? — спросил ротмистр.
— Могилу, — ответил Матвей.
Пленные переглянулись.
— Хвала спасителю! — пробормотал священник. — Как люди лежать будем. — Он поцеловал крест и, взяв лопату и по-мужичьи поплевав на руки, вонзил ее в землю.
Но ротмистр повернулся к Матвею.
— Ты нас жизни лишаешь, — сказал он, — так узнай правду: я смерти не боюсь! Вы Россию губите!
— Ты о России не хлопочи, — спокойно ответил Матвей. — Ты о себе хлопочи, а о России мы сами позаботимся.
— Вы права не имеет, — сказал толстый в жилетке.
— Отведите нас к Буденному, — настаивал генерал.
— Буденного ему подавай! — возмутился Матвей. — Эх, горе ты мое! У него только и делов, что с вами нянькаться. Нынче каждый другого судит и к смерти присуждает очень даже просто.
— Тогда стреляй в меня, сукин сын, — крикнул, выступив вперед, генерал.
— Нет, — ответил Матвей, — стрельба для вас — облегчение. Вы у меня ишо поживете! Копайте!