Пред глазами уездные, привычные картины: пробежала собака, понюхала тумбу, фыркнула и продолжала свой путь дальше; изголодавшаяся корова протрусила к крестьянской телеге, набитой сеном, и на глазах у всех совершила тот поступок, который, пожалуй только коровам и сходит вполне безопасно; провезли пьяного лесничего после кутежа в трактирчике Фрумкина; прошел в щеголеватых зеркальных сапогах комиссар, направляясь, повидимому, по весьма важному делу; подрались две базарных торговки; остановился неподалеку с миловидной барышней комсомолец и, под впечатлением комсомольской пасхи, доказывал ей, что нет бога. Но выражение его глаз, лица говорило, что бог то для него есть и даже очень близко от него. Барышня это понимала, и щечки ее горели, и глаза струились.
Азбукин всегда умилялся, созерцая панораму своего родного города. Вот где Россия, матушка — Русь, думал он. Серая, грязная, а всетаки наша, родная. Что значат перед ней большие города, с их гамом, возней и шумихой! А здесь — зеркало русской жизни.
Отсель грозить мы будем шведу, —
исподволь в его уме — уме пушкиниста — возник пушкинский стих.
Помыслив обо всем этом, Азбукин сунул руку в карман пальто, но не затем, чтобы вынуть платок и высморкаться. Нет, носовых платков он давно уже не имел и сморкался демократическим способом, «по-русски». Азбукин сунул руку машинально. В кармане его пальцы нащупали бумагу, и тогда он вспомнил, что эту бумагу, полчаса назад, ткнул ему секретарь наробраза: — Прочитайте; вот вам удовольствие. — И, помолчав, добавил: — Но удовольствие ниже среднего, — вас собираются в переплет взять.
— Бывали мы в переплетах — ответил Азбукин, взял бумагу и опустил ее в карман, расчитывая внимательно прочесть наедине, дома. Потом последовала беседа с секретарем, даже с самим заведующим о введении в нормальное русло ученических кружков, которые покамест занимаются тем, что бьют окна во время уроков и устраивают такой шум, что заниматься невозможно. Заведующий отделом, большой сторонник и насадитель кружков, сравнил подобное школьное явление с весенним половодьем, после которого вода всегда же сбывает, и Азбукин, сам ценивший поэтические образы, с этим согласился.
— Кружки развивают самодеятельность учащихся! — патетически воскликнул заведующий. — Они могут сделать, — понимаете-ли, — то, чего не сделать вам, педагогам.
Азбукин и с этим согласился, — самодеятельность он тоже ставил высоко. Но сразу же задал вопрос:
— На какие же средства вставить разбитые стекла? Не может ли отдел этого сделать?
Но отдел был беден, и заведующий был заданным вопросом приведен в некоторое смущение. Он даже призадумался. Лишь после его осенила счастливая мысль:
— Знаете, теперь весна… Так, ведь?
Заведующий при этих словах осклабился. Очевидно, слово «весна» вызывало у него представление не об одних только разбитых школьных стеклах, а и о предметах более приятных.
— За весной же последует лето, — продолжал заведующий. — Так ведь?
Он нарочно тянул, смаковал свою мысль, — продлить наслаждение, — но Азбукин был нетерпелив и потому вставил:
— А за летом следует осень, потом — зима.
Лицо заведующего погасло.
— Не то, не то! Вы не так понимаете меня. Зачем же осень и зима? Ведь, теперь весна, а за весной — последует лето.
— Ну да, лето, — поддакнул Азбукин, желая попасть в тон начальству.
— А раз лето, то на что же стекла? — сказал заведующий.
Азбукин настолько был ошарашен мудростью заведующего, что язык у него не повернулся, чтобы заикнуться еще о чем-либо — о кружках, стеклах, об осени, зиме.
Выйдя из кабинета заведующего, Азбукин подошел к барышне-бухгалтерше, отличавшейся неприступностью.
— Как же насчет жалованья-то? — спросил он осторожно и ласково вместе.
— Насчет жалованья? — недовольно фыркнула крепость, — ишь чего захотели!
— Да я думал… — еще более ласково и приветливо продолжал Азбукин.
— Вот и не думайте, — еще более грозно надвинулась крепость.
— Да я не буду… извините, — совсем уже сдаваясь, пролепетал Азбукин.
— Жалованье вы получите на следующей неделе.
— А сколько? — полюбопытствовал осмелевший Азбукин.
— По рассчету 160 миллионов в месяц. Вероятно, ячменем.
— Да, ведь, это же мало. Ведь, самый последний служащий больше получает. Ведь, сторож исполкома больше получает…