Лидия Николаевна! Девочки! Сейчас же прекратите продажу! Катя, верни чек! Верни, говорю! Граждане, Мажахов больше продаваться не будет! Касса, слышите? Тамара Петровна, чеков на Мажахова не выбивать! Тише, граждане! Я в курсе, я знаю, знаю я все… В курсе я, говорю! Это не наша вина, а типографский брак, магазин тут ни при чем! Тем, кто уже выбил чек на Мажахова, деньги сейчас будут возвращены, или же по желанию эти граждане могут приобрести однотомники Чехова и Фета-стоимость обеих книг мажаховская: четыре тридцать семь!
Все это прокричала директриса книжного магазина, силясь перекрыть гвалт и клекот толпы, бурлящей у кассы и у прилавка. Она покраснела от напряжения и на носки привстала, зажимая под мышкой книгу Георгия Мажахова, увесистый оранжево-желтый кирпич.
— У-У-у! — выла и стонала очередь. — Им Чехова с Фетом! А остальным что? Все тут давились! Махинаторы! Комбинаторы! Всем давайте! Мажахова давайте! У-у-у.
— Граждане! — надсаживалась пунцовая директриса. — Я же вам русским языком… Вы сейчас кассу свернете! Я милицию вызову! Вам, же говорят, что книга бракованная!
Она выхватила из-под мышки книгу и, держа ее корешком к себе, развернула гармоникой. Перед взором толпы стремительно замелькали листы вожделенного романа. Толпа притихла. Такого еще не видывал никто: ни книголюбы, ни продавцы, ни сама многоопытная директриса. Толпа глазела, притихнув.
Н-да-а… А ведь некоторые и до дому, небось, домчались, счастливчики. Которые других локтями отпихивали, перли к кассе, как танки. Почитают, ха-ха! Но все-таки что за безобразие! И это при книжном-то голоде! Ведь чуть бы еще, и мы бы кило бумаги купили за четыре рублика с лишним…
Очередь изумлялась, возмущалась, злорадствовала, недоумевала, негодовала.
— Видите, товарищи? И магазин, естественно, не может торговать такой продукцией. Мы выясним причины этого безо… и виноватые ответят, я вам обещаю! Магазин приносит вам глубочайшие извинения, товарищи!
И директриса с книгой в руках скользнула в тихую заводь служебных помещений магазина.
Едва очутившись в своем кабинете, она шваркнула злосчастным романом о столешницу и схватила трубку подпрыгнувшего телефонного аппарата.
— Нина Ивановна, успокойтесь, дорогая, заговорила сидевшая в кабинете старушка-бухгалтер.
— Ах, успокоиться? Вы слышите, что там творится? А что творилось? кивнула на дверь директриса, накручивая диск. — Занято! Я вам покажу занято! Есть. Типография? Товарища Снеткова мне! Да, да, естественно-Павла Артемьевича. Именно, девушка, срочно… Павел Артемьевич? Это семнадцатый книжный. Чирскова говорит. Поняла, поняла, — морщась от нетерпения и досады, кивала она трубке. — Да бросьте вы, Павел Артемьевич, ваши комплименты, мне не до…
— Нинушка! — рокотал в трубке благодушный баритон. — Красавица вы наша, королева книготорговли! Как, держим мы слово, а? Дали Мажахова к концу квартала? Ладно, ладно, можете не благодарить!..
— А я именно хочу вас поблагодарить за Мажахова, товарищ Снетков. От лица благодарных покупателей, от лица моих девочек, от себя лично хочу поблагодарить! За то, что нам сегодня чуть магазин не разнесли, за то, что нас тут чуть на куски не разорвали! Спасибо вам, Павел Артемьевич!
— Так то же Мажахов, — хохотнул собеседник, — его же с милицией положено продавать, как итальянские сапожки! Наше дело печатать, ваше-продавать, прелесть моя.
— Ах, печатать? — Голос директрисы взлетел до фальцета и тут же упал почти до сипа. — Ах, вот как? Ну так знайте, товарищ Снетков, что все… кха… кхе… все четыреста двадцать экземпляров, которые вы нам, кхе… которые мы получили от вас, немедленно будут возвращены в типографию! Вернее, не все. Кое-что притащат к вам или прямо в газету благодарные покупатели… Так что готовьтесь, товарищ Снетков!
— Что за притча? — встревожились на том конце. — Что-то я не пойму, Нинушка…
— Это не просто брак, Павел Артемьевич, это… слова не подберу это, простите, хулиганство какое-то, вредительство!
— Ну! Выбирайте выражения, товарищ Чирскова! — грозно сгустил голос невидимый собеседник. — Что за чушь вы несете, простите великодушно?
— Чушь? — зажав трубку плечом, директриса схватила в обе руки книгу. Вот он у меня в руках: Г. Мажахов, «Копыта черного коня». Листаю. Первые две страницы — нормально. Третья страница-четыре фразы в середине, остальное-пусто! Пусто, вы понимаете? Вот вам страница одиннадцать. Вверху: «Корбалов очнулся за полдень, нисколько не освеженный хмельным своим забытьем. Крикнув денщика, он…» Все. Понимаете? Дальше пусто, вы можете это представить? В самом конце страницы: «Аглая всегда считала баню лучшим лекарством от всех недугов». Конец! Две фразы на всю страницу. Дальше…
Директриса с хрустом листала несчастный роман, яростно плюя на пальцы, и этот хруст, и плевки эти, надо полагать, отчетливо были слышны примолкнувшему абоненту.
— Дальше! — выкликала она, листая. — До семнадцатой страницы пусто! Текста нет! Слышите вы-чистая бумага без текста! Семнадцатая страница: «…август, как всегда в этих краях, был суховейно-тосклив днем и яркозвезден по ночам». Все. Опять пустота до двадцать девятой страницы! Ни единого словечка, товарищ Снетков, ни единого! Дальше текст с пробелами. Я такого в жизни не видывала, это же какой-то фигурный набор, узоры какие-то из текста! Вот я смотрю на страницу двести сорок шестую. «Хватов бессильно опустился на стул, охватив голову руками…» И еще через десять сантиметров: «… он так и не мог понять, что же происходит». Это я не могу понять, что происходит! Это мне впору охватывать голову руками, Павел Артемьевич! И вам тоже! Листать дальше или хватит? А ромбик из слов «хватит» на пятьсот девятой странице? И во всех пачках так, во всех, товарищ Снетков! Так что спасибо вашему коллективу от нашего! Все!
![Приключения Сэмюэля Пингля [с иллюстрациями]](/storage/book-covers/fc/fc39a5abae6443457fe1ac7d2fcc954d4e486557.jpg)
