Предлагаемое нами исследование носит подготовительный характер. В нем обозреваются и затрагиваются некоторые более обширные исследовательские темы, связанные с проблемами Блага, Времени и Связи с Другим как движением к Благу. Платоновская формула, ставящая Благо вне бытия, — самое общее и пустое указание из тех, которые здесь принимаются во внимание. Она означает, что сама направленность существующего к Благу является не трансценденцией, благодаря которой существующее восходит к высшему существованию, а исходом из бытия и описывающих его категорий, — экс-ценденцией. Но экс-ценденция и Счастье обязательно укоренены в бытии, вот почему быть — лучше, чем не быть.
К этому положению в бытии и сводится тема настоящего труда. Однако изложение не скрывает дальнейших перспектив, постоянно предваряя их будущее развитие в другом труде.
Если говорить об этих исследованиях в целом, то они были начаты до войны, но продолжены и в основном написаны в плену. Упоминание о сталаге не даёт ни гарантии глубины, ни права на поблажку: оно лишь объясняет отсутствие какой-либо оценки блестящих философских произведений, увидевших свет между 1940 и 1945 годами.
Философское размышление с одинаковой легкостью схватывает и упускает различие между тем, что существует, и самим существованием, между индивидом, видом, сообществом, Богом — существами, обозначаемыми именами существительными, — и событием или актом их существования. Возникает своего рода головокружение мысли, заглядывающей в пустоту глагола существовать, о котором как будто нечего сказать: его можно понять лишь благодаря образованному от нею причастию «существующее», через то, что существует. Мысль незаметно соскальзывает с понятия бытия как бытия, того, в силу чего существует существующее, к идее причины существования, «сущего вообще», Бога, чья сущность, заключая в себе, в конечном счете, лишь существование, тем не менее будет «сущим», а не фактом или действием, чистым событием бытия. Последнее будет истолковано, исходя из его смешения с «сущим».
Трудность отделения бытия от «сущего»[1] и тенденция полагать одно в другом, разумеется, вовсе не случайны. Они связаны с обыкновением помещать мгновение, атом времени, вне любого события. Связь между «сущим» и «бытием» сопрягает не два независимых термина. «Сущее» уже заключило контракт с бытием; его невозможно изолировать. Оно есть. Оно так же доминирует над бытием, как подлежащее над определением. Его власть осуществляется в мгновении, которое неразложимо путем феноменологического анализа.
Но можно задаться вопросом, просто ли сопряженность «сущего» с бытием дана в мгновении: не осуществляется ли она посредством самого станса мгновения; не является ли мгновение тем событием, благодаря которому в чистом акте, чистом глаголе «быть», — в бытии как таковом, возникает «сущее», существительное, овладевающее бытием; не является ли мгновение «поляризацией» бытия вообще. Действительно, начало, исток, рождение выявляют диалектику, делающую это событие в недрах мгновения ощутимым. Для начинающегося «сущего» нужно не только найти причину, творящую его, но и объяснить, что именно в нем самом приемлет существование. Рождение не есть принятие вклада или дара предсуществующим субъектом; даже сотворение ех nihilo[2], предполагающее полную пассивность творимого, наделяет его, в самый момент его появления на свет, входящий в момент сотворения, способностью воздействовать на свое бытие, дает субъекту власть над своими свойствами. Начало уже является подобным обладанием, бытийной деятельностью. Мгновение не монолитно, оно сочленено. Именно сочлененностью оно и отличается от вечного, которое просто и отчуждено от события.
Что представляет собой событие бытия, бытие вообще, если брать его в отрыве от «сущего», которое господствует над ним? Что означает его всеобщность? Разумеется, не то же, что всеобщность рода. Даже «нечто» вообще, чистая форма объекта, выражающая идею «сущего» вообще, выше рода, так как нисхождение к видам не происходит путем прибавления специфических различий. Понятие «сущего» вообще уже заслуживает названия «трансцендентного» — так средневековые последователи Аристотеля именовали единое, бытие и благо. Но всеобщность бытия — того, что определяет существование существующего — не равнозначна подобной трансценденции. Бытие избегает любой спецификации и ничего не специфицирует. Оно не является ни качеством, несомым объектом, ни опорой качеств, ни актом субъекта, и тем не менее в выражении «это есть» бытие становится атрибутом, поскольку мы сразу же вынуждены заявить, что этот атрибут ничего не добавляет к субъекту. Не следует ли в самой трудности понимания категории, согласно которой бытие принадлежит «бытующему», «сущему», видеть знак безличного характера бытия вообще? Не становится ли бытие вообще бытием «сущего» в силу инверсии, события настоящего, являющегося главной темой этой книги? И если само бытие отвергает личную форму, как подступиться к нему?*