Глава первая
Остров прокаженных
Все ленивые люди в этом мире, и я в том числе, почему-то крайне неравнодушны к чарам одиноких, затерянных в океане островов. Стоит только отыскать для себя подходящий остров, и вам уже кажется, что настало время распроститься со своим прошлым и начать новую жизнь вдали от раздражающего нас и полного докучливых забот большого города. Если вы разумно выберете себе место уединения, то можете без особых трудов и хлопот прожить там остаток жизни. Идеальный остров нашей мечты — это место, где не нужно работать совсем, за исключением мелких необременительных обязанностей, с готовностью выполняемых для какой-нибудь очаровательной спутницы — компаньонки по уединению.
Признаюсь, однако, что я лично частенько тяготился такого рода добровольным отрешением от мира и не раз ретировался из таких уединенных мест на мою цивилизованную прибрежную равнину[1]. По своему характеру я скорее перелетная птица, чем отшельник на далеком острове. Имея возможность всегда жить там, где мне хочется, я тем не менее всегда предпочитал оставаться горожанином.
Так, например, несколько лет назад я внезапно прервал серьезную работу и добровольно изгнал себя на месяц на остров Наполеона — Святую Елену, приютивший немногих счастливцев, которые живут там все время; но только там я в полной мере почувствовал, что потерял большую часть тех рабочих стимулов, которые вдохновляли меня в городе, — улицы, библиотеки, ежедневные газеты, кино и театры, старые друзья. И я продолжаю тяготиться добровольным отрешением от мира, когда на меня, как говорят, «находит» вдохновение.
Как ни странно, но первым местом, которое надолго расположило меня к себе, оказался островок, где живут прокаженные — люди, навеки оторванные от здоровых жителей земли.
Это произошло за несколько лет до первой мировой войны, в пору моего ученичества, когда я, еще мальчишка, посетил остров Роббен. Все, кто когда-либо путешествовал по морю, направляясь к Южной Африке, знают этот низкий песчаный остров у входа в Столовую бухту, конфигурацией напоминающий кита с маяком на спине.
Никто из многочисленных жителей Кейптауна никогда не был на острове Роббен, хотя единственное препятствие к такой экскурсии — семь миль моря (чаще всего, правда, весьма неспокойного) от города до острова. В прошлом Роббен использовался как концлагерь для осужденных, потом там были сумасшедший дом и больница для прокаженных, а под конец стал укрепленной военной крепостью, «Южным Гельголандом»[2]. Мне нравится старый остров Роббен, и могу вас заверить, что многие прокаженные долго тосковали по своему дому-острову, когда на материке, в тысяче миль от моря, была построена для них новая, превосходная больница.
Впервые я посетил остров по приглашению одного из тамошних врачей — друга нашей семьи. Местечко, надо сказать, пользовалось мрачной репутацией, и я бы, возможно, отказался, если б не этот самый доктор, который настойчиво советовал мне отбросить ненужные мысли о «заразных микробах» и брать всегда пример с прокаженных, которых даже тяжелая болезнь не лишила способности радоваться жизни.
Сначала остров Роббен показался мне довольно романтичным. Я увидел изъеденные прибоем скалы, о которые разбился голландский корабль «Дагераад» с сокровищами. Золото все еще лежало на дне моря, ласкаемое длинными прядями ламинарий[3]. Один из берегов острова, «Свалка», получил свое название из-за многочисленных обломков затонувших кораблей — ржавого железа, паровых котлов, остатков мачт, люковых решеток и разбитых спасательных буев, — нашедших здесь свою кончину.
Кораблекрушения вносят в монотонную жизнь острова какое-то разнообразие: пропал австралийский лайнер, и потом месяцами море выбрасывало на отмели дорогие ковры, меха, одежду. Прокаженные вскрыли огромные бочки — в них еще сохранился ром, — и искушение было столь велико, что мало кто избежал соблазна...
После кораблекрушения одного из них привели к комиссару и предъявили обвинение в краже груза.
— Признаю себя виновным, — с готовностью заявил нарушитель, — но как поступили бы вы на моем месте, если бы вам досталось сразу столько виски?
Первый в жизни бокал шампанского я поднял на острове в доме доктора. Перед первой мировой войной жизнь здесь была так дешева, что многие медицинские работники, получая семьдесят-восемьдесят фунтов в год (их обеспечивали жильем и бесплатным питанием), сумели скопить достаточно денег для того, чтобы жениться. Баранина стоила тогда пять пенсов за фунт, самая лучшая говядина — четыре с половиной пенса, а почки — пенни за штуку. К этому можно добавить даровую рыбу, диких кроликов, перепелов и куропаток. Виски продавались за пять шиллингов бутылка, кварта французского шампанского стоила шесть шиллингов, а пиво — три с половиной пенса.
Дважды в месяц островной пароходик превращался в «торгово-экскурсионное судно» и увозил на целый день больничный медперсонал в Кейптуан за необходимыми покупками. Во многих домах острова тихих помешанных использовали в качестве слуг. Если ваш сад или огород нуждался в уходе, то вы могли попросить для этой цели заключенного у начальника тюрьмы и бедняга старательно выполнял бесплатно любую работу.