«Уже дома я понял, что Курлов прав. Если через несколько лет детям будут вводить сыворотку, после которой их руки будут делать точно то, чего хочет от них мозг, это будет уже другой человек. Как легко будет учить художников и чертежников! Техника будет постигаться ими в несколько дней, и все силы будут уходить на творчество. Стрелки не будут промахиваться, футболисты будут всегда попадать в ворота, и уже с первого класса ребятишки не будут тратить время на рисование каракулей — их руки будут рисовать буквы именно такими, как их изобразил учитель. Всего не сообразишь. Сразу не сообразишь».
Кир Булычев. Умение кидать мяч
— Костя, — сказал Самуил Яковлевич, — мы должны опередить эти желтые листки — «Наша земля» и «Смерть земноводным!». Отправляйся, сделай интервью с Громовым. Я надеюсь на тебя.
Костя Костиков был молод, веснушчат и лопоух, и его мало кто принимал всерьез. Он работал репортером в газете «Бей жаб!».
Внешность помогла Костикову обаять военных медиков и проникнуть в санаторий министерства обороны. Здесь, в глубоком тылу, лечился после контузии лучший истребитель жабьих танков Иван Громов.
В тылу — значит в лесу. В небе захватчики распоряжались, как хотели, поэтому хозяйничали над водами, полями, степями и пустынями. А вот лесов двуносые не любили и туда не совались.
Но и не трогали. Нашлась, похоже, на зеленокожих агрессоров управа — какая-нибудь галактическая комиссия по экологии. Сидели на каком-нибудь Альдебаране скучные клерки и подсчитывали урон, нанесенный автохтонным болотам и козявкам. То есть самих козявок можно извести, а вот среду обитания — ни-ни!
Санаторий прятался в глухом осиннике неподалеку от бывшей Москвы. Иван Громов, герой и орденоносец, занимал крайнюю слева избу, ближнюю к болоту. Сразу за домом начинались заросли ольхи, и в нем спасу не было от комаров.
Иван Громов и Костя Костиков сидели за столом у окна и чаевничали. Нет лучше занятия, чем выпить чаю с малиной! Особенно, когда спешить некуда.
От горячей печи бросало в пот, в крохотной кухоньке за занавеской гремела сковородками баба Лена, кастелянша и повариха. Она стряпала для Громова и его гостя блины, тонкие, почти прозрачные, с ломкой коричневой кромкой.
— Нас высадили на окраине Москвы, — рассказывал Громов, — закинули туда вертушкой.
— Вертушкой? — не понял Костик.
— Вертолетом, — объяснил Иван, — тогда еще были.
— А-а-а…
— Ага! — Громов с размаху шлепнул себя по потному плечу. — Умаяли, паразиты! Так вот, Костя… Не успели мы высадиться, как двуносые по нам вдарили! Никто не заметил их сверху, хорошо маскируются, гады! Накрыли одним залпом, как на полигоне. Вертушка вдребезги, весь взвод — в клочья, только я один остался. Эх, хорошие были парни…
При высадке Иван шел первым, и это его спасло. Он успел отбежать на несколько шагов, когда из-за развалин выдвинулся покатый серебристый бок, и оттуда плеснуло огнем. Рванули баки с горючим, и обрушилась темнота.
Иван выплыл из беспамятства и сразу услышал тихий бумажный шелест. Рефлексы заставили замереть: так шуршали аппараты захватчиков, идущие на малых оборотах. Машины двуносых вообще звучали чрезвычайно мирно. Ни грохота форсируемых двигателей, ни стука и дребезга трансмиссий. Только шелест, шуршание и шорох, иногда — мелодичный свист.
Звук затих, но не пропал совсем: двуносые остались неподалеку. Патруль. Вот невезуха — так нарваться! И не разберешь, кому не повезло больше. Поговаривали, что зеленокожие иногда берут пленных и ставят на них какие-то изуверские эксперименты. Откуда появился такой слух, непонятно, никто еще не вернулся из плена и ничего не рассказал, но… Иван предпочел бы погибнуть в бою, чем стать подопытным зверьком.
В любом случае, шевелиться не стоило. Ждет его контрольный выстрел или клетка — и так и так хорошего мало.
Майская духота не давала дышать. С утра небо парило и хмурилось, но так и не пролило ни капли. Ваня Громов, рядовой боец сопротивления, скрючился среди острых, закопченных бетонных обломков. Неподалеку, на мягком асфальте, горючая смесь пришельцев медленно доедала останки вертолета. Чад тлеющей резины смешивался с колючим запахом окалины и сладким духом жареного мяса.
Ивана мутило. От дыма першило в горле, и Иван с трудом давил кашель. От неудобной позы ныла спина, сильно болел правый бок. Наверняка при взрыве его хорошенько приложило обо что-то.
Пекло сгущалось. Солнце мутным рыжим пятном ползло сквозь облачное марево. Во рту скопилась горькая слюна. Хотелось пить.
Вдобавок ко всему затекла шея, и Иван не выдержал. Очень осторожно он повернул голову налево. Рядом с багрово-черной кучей, в которую превратился вертолет, посреди улицы зияла круглая дыра. Взрывная волна, задевшая его лишь краем, пошла большей частью вдоль дороги и сорвала крышку колодца. Краснел свежий кирпичный излом. Канализация или еще что-то подобное. Иван едва не вскрикнул от радости: это была надежда, это могла быть жизнь! Он постарался расслабиться, насколько возможно, и приготовился терпеть. Сколько там осталось до ночи?
Неожиданно потемнело, подул сильный ветер. В глаза сыпануло пылью, загромыхало, упали первые капли. Минута — и дождь стал стеной! От близкого пожарища взметнулись густые клубы пара, и Громов решил: пора! Иван сорвался с места, подхватил автомат и прыгнул.
