— Я в куполе?
— Сама, что думаешь?
— Я не знаю… здесь пустота и тихо-тихо…
— Как жаль… Ты не увидишь… Прости нас…
Сквозь тишину внезапный свист врезался в барабанные перепонки. Звук усиливался, казалось, раскаленные спицы медленно входят сквозь ушные раковины прямиком в мозг:
— Нет! Нет! За что? — образ молодой женщины с ребенком мелькнул в голове. С ней был мужчина. Он наклонился к сыну. — Будьте вы прокляты! Идиоты!!! — ненависть и презрение к воспоминаниям отдались привкусом горечи во рту, ее стало тошнить. Кашель не давал вздохнуть, и она с силой сжала голову ладонями. От напряжения в суставах заледенели пальцы, в них быстро нарастала боль. Мука становилась невыносимой, но разжать пальцы женщина не могла. — Фуууу! Хватит!!! — Вдруг, словно электрический разряд, боль выстрелила в виски — Нееееет! — Взрыв, и, в мгновение, вновь разлилась тишина.
— Почему так случилось? — раздался вопрос в пустоте.
— Она не подошла. Она другая, — с грустью излился чей-то голос.
— Печальная мечта, — молвил некто.
— Я сожалею, — сокрушился мужской бас.
Десятки, сотни голосов вступили в разговор. Каждый раз звучал новый мотив, ни разу не повторяя предыдущий:
— Я плачу.
— Она успела промечтать?
— Не точно.
— Успела к сожалению…
— Беда.
— Мы виноваты.
— Все как есть.
— Не стоит сокрушаться.
— Очень стоит.
— Жизнь стерпит все…
… и разговор не утихал годами, пока не высказался каждый, кто здесь был…
* * *
Последней февральской ночью, как раз на исходе зимы, из родильной палаты Воллдримской лечебницы, по пустым коридорам, эхом пронесся первый вскрик Элфи. В миг ее рождения мир словно замер: ветер вдруг обуял свою мощь и затаился в узкой подворотне, отчего благодарная ему тишина уютно опустилась на город и лишь слегка пошевелила серебристые сугробы, когда устраивалась поудобней. Свод чистого неба с сотнями причудливых созвездий, осветила серебряная дуга. Это молодая луна улыбалась своему возрождению.
В просторной палате роддома, всего час спустя, Магдалена Смолг смотрела на свою малышку. Ее родители и муж, Генри, находись здесь вместе с ней. Магдалена нежно поцеловала новорожденную в крохотную щечку:
— Посмотрите, у нашей Элфи глаза — чистый изумруд!
— Невероятно. Зеленые, они действительно зеленые! — изумилась бабушка.
— О, чудная мечта! Моя единственная на свете, зеленоглазая девочка. Моя Элфи! Я верю: ты будешь счастливой! — Генри Смолг поднял малышку вверх, а потом аккуратно опустил: кроха уместилась на его ладонях, — малютка, а глазки такие выразительные, — улыбнулся новоиспеченный отец.
Спустя несколько дней, Элфи, в сопровождении близких, отправилась домой. Цветки незабудок в такт дорожным ухабам, качались в руках у Магдалены. Генри вырастил их в зимнем саду специально для любимой жены. Голубые лепестки зацвели в ночь перерождения луны, будто специально к рождению Элфи, хотя привычно открывались лишь солнечным лучам. Иные посчитали б такое невероятным, однако в этой семье подобные чудеса порой случались. Автомобиль катился по дороге прямо к воротам роскошного особняка на окраину Воллдрима, в Зюжно, район богатства и достатка.
Еще никто не знал, что на шершавом полу в доме семейства Дриммернов, всего за 12 минут до рождения Элфи, что-то произошло. За окном метался снег, будто рой микроскопических осколков. Сквозь него едва различались соседские окна. Суровые тучи бил ураганный ветер, вырисовывая страшные узоры. Но небеса словно пытались вырваться из плотного строя облаков, пробивались, зная, что должны встретить появление зеленоглазой Элфи. В этой яростной битве стихий недалеко от центра Воллдрима родился мальчик. Младенца подняли с пола, завернули в коричневую наволочку и положили на старый матрац.
— Как мы его назовем?.. Ты куда? Не уходи… — Ольга позвала своего мужа.
Константин обернулся:
— Потом… Я подумаю потом… — и вышел прочь.
Минул год, но малыш оставался безымянным. Февральским днем, под ругань и дворовую суету соседей, однако, все изменилось. День был особенным, именно тогда окончил свой отсчет первый год жизни младшего Дриммерна. Однако никто из домочадцев не вспомнил об этом, а соседка, ругавшая во дворе свою собаку, истошно кричала:
— Замолчи глупая! Что с тобой? Харм ив дудиг! Харм! Харм!
Ее ворчливый муж вторил:
— Уйми эту тупую собаку, в конце концов! Да заткнись же ты, псина!
Крики соседей испугали малыша и тот заплакал. Он кричал, захлебываясь слезами, но никто не брался его пожалеть, успокоить. В конце концов, не выдержав, мать сказала:
— Ты прямо как Харм: визжишь без причины! Харм!
С тех пор ребенка стали звать «Хармом», поначалу, чтобы выказать недовольство его плачем, но позже имя приросло к нему навсегда.
На старофроландском языке, ныне почти позабытом, слово «харм» означает — «тихо». Из уст родни прозвище звучало как унижение или насмешка, но мальчик принял его, ведь другого отношения он и представить себе не мог. Отчего вел себя тихо, как «харм».
Шли годы, малыш Харм грустил в своей комнате, напоминавшей кладовую. В тусклом помещении два на три метра действительно раньше, в банках разных размеров, красовались сладкие варенья и пряные засолы, а под потолком висели вяленая рыба и куски говядины. Как же давно это было… Все изменилось задолго до рождения нынешнего хозяина кладовки. Сейчас об этом ничто не напоминало, можно сказать больше: об этом давно позабыли даже его родители. Теперь казалось, что в этом доме вечно царила нужда.
