Монтескье Ш. де
Опыт о вкусе в произведениях природы и искусства
При данной форме восприятия душа испытывает три рода удовольствий: одни она черпает из самого своего существа, другие — в результате своего единения с телом и, наконец, третьи основываются на нравах и предрассудках, внушенных ей некоторыми установ-лепиями, обычаями и привычками.
Эти различные удовольствия и составляют предмет вкуса, как то: прекрасное, хорошее, приятное, безыскусственное, деликатное, нежное, изящное, нечто неуловимое, благородное, великое, возвышенное, величественное и пр. Например, испытывая удовольствие при виде полезного для нас предмета, мы называем его хорошим; когда же нам доставляет удовольствие созерцание предмета, лишенного непосредственной полезности, мы называем его прекрасным.
В древности не вполне разбирались в этом. Все относительные качества нашей души рассматривались тогда как положительные. Это привело к тому, что диалоги, в которых Платон заставляет рассуждать Сократа, диалоги, так восхищавшие древних, в наши дни не выдерживают критики, ибо они основаны на ложной философии. Все эти рассуждения о хорошем, прекрасном, совершенном, мудром, безумном, твердом, мягком, сухом, влажном как о положительных понятиях лишены теперь всякого содержания.
Следовательно, источник прекрасного, хорошего, приятного и т. п. кроется в нас самих, и отыскивать его причины — значит отыскивать причины наслаждений, испытываемых нашей душой.
Исследуем же нашу душу, изучим ее в проявлениях и страстях, будем искать ее там, где она выражается ярче всего, т. е. в удовольствиях. Поэзия, живопись, скульптура, архитектура, музыка, танцы, различные виды игр и, наконец, произведения природы и искусства доставляют нам удовольствие. Посмотрим, почему, как и когда мы его получаем, отдадим себе отчет в своих чувствах. Это может содействовать развитию нашего вкуса, а он есть не что иное, как способность чутко и быстро определять меру удовольствия, доставляемого людям тем или иным предметом.
Помимо чувственных удовольствий мы испытываем еще и такие, которые присущи нашей душе и от чувств не зависят. Таковы радости, доставляемые любознательностью, сознанием нашего внутреннего величия и совершенств, ощущением жизни, противопоставленным чувству небытия, широтой нашей мысли, способной охватить все сущее, видеть большое количество предметов и т. п., сравнивать, обобщать и разъединять идеи. Эти удовольствия свойственны душе независимо от ощущений, так как они доступны всякому мыслящему существу. Для нашего исследования не важно, испытывает ли их душа как субстанция, связанная или же не связанная с телом, ибо они ей присущи и служат предметом вкуса, поэтому мы не станем разграничивать здесь удовольствия, вытекающие из природы души, и те, которые порождаются ее единением с телом. Мы назовем все эти удовольствия естественными и будем отличать их от приобретенных удовольствий, которые душа создает себе сама на основе естественных удовольствий. Таким же образом и по той же причине мы будем различать вкус естественный и вкус приобретенный.
Небесполезно знать источник удовольствий, мерилом которых служит вкус: познание естественных и приобретенных удовольствий может содействовать развитию вкуса, как естественного, так и приобретенного. Для того чтобы получить возможность измерить эти удовольствия, а иногда их и ощутить. следует исходить из существа нашего "я" и познать свойственные ему удовольствия.
Если бы душа не была едина с телом, ей легче бы давалось познание, и есть все основания полагать, что она любила бы то, что познала; теперь же мы любим почти исключительно то, чего не знаем.
Форма нашего восприятия совершенно случайна. Мы могли быть созданы такими, каковы мы есть, или другими. Но если бы мы были созданы иначе, то и чувствовали бы иначе. Имей наш организм одним органом больше или меньше, наше красноречие, наше понимание поэзии изменились бы; отличное от существующего расположение органов опять-таки привело бы к другому пониманию поэзии. Так, например, если бы строение наших органов сделало нас способными к более длительному напряжению внимания, все правила изложения сюжета, основанные на данном состоянии нашего внимания, перестали бы существовать. Если бы мы были способны к большей проницательности, все правила, основанные на данном состоянии нашей проницательности, также перестали бы существовать. И, наконец, если бы наш организм был другим, то и все законы, основанные на его теперешнем строении, были бы иными.
Будь наше зрение более слабым и туманным, потребовалось бы меньшее количество орнаментов и большее единообразие в составных частях архитектурного целого. Наоборот. если бы наше зрение было острее, а сознание способно воспринять сразу больше предметов, то в произведениях архитектуры потребовалось бы увеличить количество орнаментов. А если бы наш слух был похож на слух некоторых животных, пришлось бы изменить многие музыкальные инструменты. Я прекрасно знаю, что соотношение между предметами сохранилось бы; однако в силу того, что изменилось бы соотношение между предметами и нами, те из них, которые при данных обстоятельствах производят на нас известное впечатление, перестали бы его производить. И так как совершенство в искусстве заключается в том, чтобы представить вещи в форме, наиболее способной доставить нам удовольствие, пришлось бы внести изменение в различные виды искусств, поскольку изменился бы способ, посредством которого можно было бы получить максимум удовольствия.
