Рогнеда сидит у окна и смотрит, как плывут по вечернему небу волнистые тучи — тут тигр с отверстою пастью, там — чудовище, похожее на слона, а вот — и белые овечки, испуганно убегающие от них. Но не одни только звери на вечернем небе, есть и замки с башнями, и розовеющие моря, и лучезарные скалы.
Память Рогнеды встревожена. Воскресают светлые поля, поднимаются зеленые холмы, и на холмах вырастают белые стены рыцарского замка… Все это было давно-давно, в милом детстве… Тогда Рогнеда жила в иной стране, в красном домике, покрытом черепицей, у прекрасного озера, расстилавшегося перед замком. И на этом озере жили лебеди, черные, как агат… Никогда больше Рогнеда не встречала таких птиц, в них была царственная величавость; когда им с берега кидали куски булки, они подплывали медленно и спокойно, и в этом были так не похожи на шумных и алчных белых лебедей, живших на том же озере, у стен того же старинного замка.
…Черная коса Рогнеды распущена и спадает на спинку венского стула, на подоконнике перед девушкой лежит гребень, которым она расчесывала волосы, обе руки тоже покоятся на подоконнике.
Тучи алеют, алость темнеет…
За окном сад — малина, яблони, груши, — но плоды уже сняты, а листья помертвели; подует ветер, зашепчутся они, застонут — и желто-оранжевым покровом устелют остывающую землю.
В комнату кто-то тихо стучит:
— Рогнеда Владиславовна, можно к вам?
— Войдите! — отвечает она, не оборачиваясь.
Она знает, кто пришел, — пришел Алексей.
— Вы мечтаете? Я вам не помешал?
— Нет.
Алексей садится в темном углу комнаты на диван и молчит, в тишине слышно лишь его тяжелое дыхание. Он — высокий, широкоплечий, голубые глаза и русая бородка; ходит в черной рубахе, а брюки всегда засунуты в скрипучие сапоги. С тех пор, как его выгнали из университета, он заделался статистиком в родимом городишке и усиленно пьет. Вот и сейчас на Рогнеду пахнуло острым запахом водки; она брезгливо поморщилась и недружелюбно взглянула в его сторону.
— А вы… все околачиваетесь по кабакам?
Из темного угла доносится глухой голос:
— Исполняю свое жизненное назначение.
— Оставьте, Алексей, не говорите так…
Он замолкает, его дыхание переходит почти в сопение.
Тучи темнеют, в саду мрачно и нелюдимо. И вспоминается из времен далекого детства, как на озере перед замком однажды дрались черный лебедь и белый. Они налетали один на другого так яростно, так дики и пронзительны были их возгласы, что маленькой Рогнеде сделалось страшно, но все же она дождалась конца драки, она увидала, как черный лебедь бил по воде крыльями, как он умирал, истекая кровью…
— Рогнеда Владиславовна, я пришел к вам поговорить… Вы меня слушаете?
Рогнеда закрывает окно, потому что уже прохладно, и, завивая косу в жгут, говорит Алексею:
— Слушаю.
Алексей сопит и стучит каблуками сапогов о пол.
— Вот что, Рогнеда Владиславовна, скучно мне. Все вылетело к чертям — идеалы, вера в себя, одним словом, копчу небо. Статистика? Столько-то дворов, столько-то лошадей, итого — столько-то? Да кому нужно все это, а если бы и было кому нужно, так мне-то какое дело до всего этого… Чуете?
— Да! — тихо и печально отвечает Рогнеда.
— Вы, вот, классная дама, вас ваши гимназистки любят… Конечно, из года в год слышать: le père, la mère — тоже порядочный идиотизм, вы уж меня простите, но все-таки, вас хоть любят. Чуете?
Рогнеда отвечает еще тише, еще печальнее:
— Да.
— И хочется мне умереть, потому что жить тяжело и стыдно. Как вы на этот счет?
Из рук Рогнеды гребень выпадает на пол, она наклоняется и поднимает его.
— Умереть?.. Что ж, это хорошо, только трудно.
Алексей встает с дивана, подходит к окну, заглядывает в темноту опадающего сада.
— Рогнеда Владиславовна!
— Что?
— А я пришел к вам еще сказать, что люблю вас.
Она зажигает лампу; от этого сад совсем темнеет, но комната оживает и веселится. Блестит черным лаком и бронзовыми подсвечниками пианино, хохочет гипсовый Мефистофель с маленького столика, где лежит альбом с фотографическими карточками.
Рогнеда садится на винтовой табурет, открывает крышку пианино, берет несколько аккордов.
— Ах, Алексей!.. Пойдемте лучше гулять.
И опять опускает крышку пианино.
Потом закалывает косу шпильками, надевает шляпу и проходит в столовую, где у освещенного висячею лампой стола сидит остроносенькая старушка в белом накрахмаленном чепчике и что-то вяжет.
— Я, мамочка, ухожу.
Старая пани, мать Рогнеды, кивает ей головой, беззвучно шевеля бескровными губами — считает петли и боится сбиться со счета. Глаза у нее тусклые, а руки дрожат.
— До свидания! — говорит ей Алексей. Она и ему кивает головой.
Так она сидит целыми днями, считая про себя:
— Раз — два — три — четыре — пять — шесть — семь — восемь — девять — десять. Раз — два — три — четыре — пять — шесть — семь — восемь — девять — десять. Раз — два — три — четыре — пять…
