…And Then There Was Silence…
Перед писателем всегда стоит проблема ответственности. За вырубленную для издания его книги рощицу; за труд наборщика, корректора, иллюстратора, переплетчика, редактора, продавца, читателя…
Собственно, читатель — это главный и конечный реципиент, во имя которого все и затевалось. Поэтому ответственность перед ним вырастает в геометрической прогрессии. Чтение книги отнимает время: минуты, часы, дни…
Время — бесценно, вернее, время — мера всех вещей, своеобразный эталон, через призму которого оценивается все, что составляет человеческую жизнь. Исходя из этого, автор просто обязан дать что-то взамен потраченному на этот «диалог» времени; что-то равноценное кусочку жизни, самозабвенно отданному читателем. Далеко не каждому конструктору человеческих душ это удается. Поэтому состоявшемуся писателю-контактеру приходиться сражаться на фронте мирового литературного процесса еще и «за того парня», дабы свято место не пустовало, дабы оградить его от бездушной графоманствующей нечисти. Дело это решительно не благодарное. Цветов к памятнику не возложат, хотя бы по причине отсутствия оного; дифирамбов не споют, а коли и споют, то безнадежно утратятся они в бесчисленных «аффтар жжет» и «сдохни тварь, убей себя ап стену». Ну да ладно, в конце концов не ради признания и славы земной Книги пишутся. Это паломничество в священный край добровольного изгнания. Ветер странствий всегда в крови; от него невозможно спрятаться ни в бизнес, ни в семью, ни в пьянство. Так закаляется сталь. Так создается ЛИТЕРАТУРА.
Перед вами новая книга Тимура Бикбулатова, автора по-настоящему уникального. В этих текстах нет лубочной театральности Татьяны Толстой, манерной деструкции г-на Сорокина, эзотерических кубиков Пелевина, филологически беспомощной мизантропии Лимонова, — то есть, всего того, что определяет дискурс нынешней российской литературы. При этом Бикбулатов ультрасовременен, каким был Пушкин в XIX веке, или Бродский в конце XX-ого. Парадокс? Ни в коем случае. Просто явления чистого искусства. Искреннее живое слово, встречающееся сейчас реже, чем настоящая интеллигентность. Чем оправдать абсолютную внебытийность (или ВСЕбытийность) этих текстов? Как расценивать эпохальную поэтичность этих маленьких трагедий? Если нет линейки, нет шкалы, относительно которой можно судить о том, насколько художник продвинулся по отношению к базовым ценностям цивилизации, остаётся ли чистая витальная мощь, и не исчезает ли собственно сам факт искусства?
Все эти вопросы могут возникнуть при вкушении запретных плодов обсуждаемых текстов, но поиск ответа на них будет неизмеримо более важен, нежели непосредственно истина.
Можно с уверенностью констатировать только одно: эта книга способна изменить любого человека, очистить сознание, разбудить разум от чудовищного кошмара мистификации, под названием «жизнь», проносящейся у нас перед глазами.
В этих произведениях заложено хрустальное сияние ЛИТЕРАТУРЫ, в самом высшем понимании этого слова. Это дымящееся сердце человечности, брошенное на хирургический стол столетий….
Вот только почувствовать это, к сожалению, дано немногим.
Андрей Стужев, поэт, музыкант,
член Союза профессиональных
литераторов России