При открытии занавеса сцена пуста. Через некоторое время открывается дверь в глубине сцены, и входит толпа женщин и мужчин. Это родственники покойного Маты Тодоровича, возвратившиеся с кладбища, где была отслужена панихида на седьмой день после его смерти. Родня в трауре и глубоко опечалена. Все молча рассаживаются. После небольшой паузы мужчины закуривают, а женщины с любопытством рассматривают обстановку, шепотом переговариваются между собой и переглядываются.
Агатон (один из представителей довоенных сербских волостных начальников, которых новые времена предали забвению. Он не спеша скручивает на колене папиросу, вставляет ее в мундштук, закуривает и, затянувшись, окидывает всех взглядом). Боже мой, что такое человек! Словно его и не было!
Прока. Так оно и есть, Агатон! Сегодня мы существуем, а завтра нас нет.
Вида. Что поделать: таков закон господень, кум Прока. Иначе не бывает.
Агатон. Ну, конечно, закон, я понимаю, что закон, но хоть бы порядок какой-нибудь был в этом законе. Неужели пришел его черед?
Танасие. Действительно, такой человек!..
Агатон. Такие люди не рождаются дважды.
Танасие. Уважаемый, почтенный…
Агатон. Не только уважаемый и почтенный, но человек с большим сердцем; благодетель, одним словом, благодетель.
Симка. Кому только он не помогал!
Прока. Не было бедняка, которому бы он не протянул руку помощи.
Гина. Господи, помогал направо и налево!
Танасие. Какая потеря! Какой человек!
Агатон. И какая честность!
Танасие. Никогда никого не обидел, ни у кого ничего не отнял!..
Прока. Какое там обидел и отнял! Сам давал!
Вида. Давал горстью и шапкой!
Mича. Подумайте только, какая это потеря для нашего семейства!
Агатон. Конечно, потеря!
Сарка (Гине, которая плачет). Хватит тебе, ей-богу, кума Гина, слезы лить. Ну, там, на панихиде, когда ты плакала, люди были, да и полагается кому-нибудь из родни плакать, но зачем же плакать тут, где всё свои?
Гина (с самого появления не перестает плакать, закрывая глаза платком). Не могу удержаться от слез. Семь дней назад он был, как говорится, здесь, в доме… а сегодня?…
Симка. А сегодня, спустя неделю после его смерти, мы отслужили панихиду.
Вида. Говоря правду, если уж упомянули о панихиде, то должна вам сказать: нехорошо, что сегодня служил только один священник. Неужели не из чего заплатить? Да и покойник заслуживает большего.
Танасие. Надо было пригласить по крайней мере трех священников!
Вида. Трех, самое меньшее.
Mича. Положение покойного действительно требовало этого.
Сарка. Перед людьми стыдно! Первая после похорон панихида, и один священник!
Гина. Это ты, кум Агатон, так распорядился?
Агатон. Почему я? Кто меня спрашивал? Есть адвокат, он является душеприказчиком, вероятно, ок а распорядился так.
Вида. Как же так, ей-богу, такая большая родня, а управляют и распоряжаются чужие люди!
Агатон. Ничего не поделаешь, это желание покойного и его воля.
Танасие. Человек он был хороший и почтенный, это надо признать, а вот свою родню как-то избегал. Хотя бы во время болезни позвал кого-нибудь из нас, чтобы сказать два-три слова.
Агатон. Я навестил его перед самой смертью. Сел я этак на стул, а он, когда увидел меня, прямо-таки обрадовался: «Где ты был до сих пор, Агатон, ведь у меня нет никого ближе тебя!»
Трифун (покашливая). Это… ты как будто вовсе не такой уж ему близкий родственник, Агатон.
Mича. Я тоже хотел это сказать.
Агатон. Ну, я не говорю, что мы родные братья, но все же родственники. И по этой причине он мог, видишь ли, сказать мне: «Агатон, братец, есть у меня много родственников, но все как-то… как-то так… Ты единственный, братец Агатон, так… вот был столько лет волостным начальником, правил народом, сможешь и с моим имуществом справиться».
Общее движение. Все в негодовании переглядываются.
Трифун (выражая это общее негодование). Мог сказать и так, как ты говоришь, почему не мог… Только знаешь, брат Агатон, покойный был человек грамотный и газеты читал, и мог он подумать про себя: «Этот Агатон был волостным начальником, но всюду, где только ни служил, он оставлял за собой зловонный след».
Агатон (вспыхивает). Это неправда! Так писали оппозиционные газеты, а нельзя требовать от оппозиционных газет, чтобы они писали, будто я оставлял за собой ароматный след…
Танасие. Но и помимо этого, Агатон, одно дело править народом, а другое – управлять имуществом.
Агатон. Не другое, Танасие, не другое. И для одного, и для другого надо обладать опытом и твердой рукой. Скажи-ка лучше, кто из вас подошел бы для этого? Может быть, скажешь – Танасие? Если бы он подходил, то пригодился бы раньше всего самому себе и не стал бы банкротом.
