Входить на притихшую стоянку Тораку не хотелось.
Огонь был мертв. В золе валялся топор Фин-Кединна. Лук Ренн был втоптан в грязь. Волка нигде видно не было, хотя на земле и остались отпечатки его лап.
Топор, лук и волчьи следы кто-то словно присыпал странными серыми хлопьями, похожими на грязный снег. Но стоило Тораку подойти ближе, и в воздух плотным облаком взвились ночные бабочки. Он поморщился, отмахиваясь от них, и даже немного отступил назад. Серые бабочки тут же вновь опустились на землю и принялись втягивать хоботками воду из влажной земли.
Невольно коснувшись столба у входа в жилище, Торак так и замер на месте от охватившего его отвращения: столб был странно липким на ощупь, а изнутри исходил уже знакомый ему противный сладковатый запах. Идти дальше он не решился.
Внутри было темно, но под шевелящейся массой серых бабочек виднелись три неподвижных тела. Разум Торака отказывался воспринимать случившееся, но глаза видели, а сердце знало.
Он отшатнулся, упал навзничь, и тьма сомкнулась над ним…
Охнув, Торак проснулся и резко сел.
Вокруг были стены знакомого жилища, а сам он лежал, свернувшись клубком, в своем спальном мешке. Но сердце по-прежнему билось в груди как бешеное. Во сне он, видно, так сильно стиснул зубы, что даже челюсти свело. Да нет, это, пожалуй, был не сон! Вот и мышцы у него напряжены, словно он не спал, а бодрствовал. Но как же мертвые тела, которые он видел? Похоже, Эостра сумела-таки проникнуть в его помыслы, совершенно исказив их.
«Это ей хотелось, чтобы я увидел их мертвыми», — убеждал себя Торак.
На самом деле все совсем не так. Вон Фин-Кединн спит себе спокойно. И Волк со своим семейством в безопасности, и Ренн тоже. Она сейчас гостит в племени Кабана, и там ей уж точно ничего не грозит. А то, в чем Эостра пытается его убедить, неправда!
По ключице Торака что-то проползло. Ночная бабочка. Он смахнул ее рукой, и на пальцах остался мазок серой пыльцы и омерзительный запах разложения.
Он заметил, как еще одна серая бабочка опустилась прямо на приоткрытые губы Фин-Кединна, спавшего у дальней стены.
Моментально выбравшись из спального мешка, Торак подполз к своему приемному отцу и прогнал противное насекомое. Бабочка вспорхнула, покружила над Фин-Кединном и вылетела в ночную тьму.
Вождь застонал во сне. Может, и в его сны уже проникают страшные видения? Но Торак знал: в таких случаях будить человека ни в коем случае нельзя, иначе жуткие картины долго еще будут его преследовать и тревожить.
Вот и к нему самому только что увиденный сон прилип, в точности как эта мерзко пахнущая серая пыльца. Торак натянул штаны и парку, обулся и выскользнул из жилища.
Уже наступил месяц Терна; от огромной луны по всей поляне тянулись длинные темно-синие тени, а над опушкой светлыми облачками клубилось дыхание Леса.
Некоторые собаки подняли голову при виде Торака, но даже не встали. Да и все стойбище словно затаилось. Нужно было так же хорошо, как Торак, знать людей племени Ворона, чтобы догадаться: тут что-то не так. Жилища людей сбились в кучку, точно испуганные зубры, как бы стараясь держаться поближе к долгому костру — толстому стволу дерева, горевшему всю ночь. Колдунья Саеунн велела окружить поляну шестами и привязать к их вершинам пучки дымящихся можжевеловых веток, чтобы оградить людей от серых ночных бабочек.
В развилке березы устроились вороны Рип и Рек. Сунув голову под крыло, они мирно спали.
«Значит, пока что серые бабочки нападают только на людей», — подумал Торак.
Не обращая внимания на сердитое гортанное ворчание воронов, Торак схватил обоих в охапку и, прижав к себе, уселся возле костра, погрузив пальцы в теплые жесткие перья.
Где-то в Лесу проревел самец благородного оленя.
В раннем детстве Торак очень любил слушать, как туманными осенними ночами ревут благородные олени. С головой спрятавшись в спальный мешок, он в щелочку смотрел на угли костра и представлял себе мрачные, истоптанные копытами долины, где самцы скрещивают рога в яростной схватке. Но себя он чувствовал в полной безопасности, зная, что Отец всегда сумеет отогнать и тьму, и злых духов.
Теперь-то он знал, что это далеко не так. Три года назад, осенью, в такую же ночь он, скорчившись, прятался в разрушенном убежище и бессильно смотрел, как Отец его умирает, истекая кровью.
Олень перестал реветь, и в Лесу стало почти тихо, лишь во сне поскрипывали и постанывали деревья.
«Хорошо бы кто-нибудь проснулся», — думал Торак.
Ему очень хотелось разбудить Волка, но если он сейчас позовет его, то перебудит все племя. А углубляться в лесную чащу, искать Волка, Темную Шерсть и волчат… Нет, ни за что!
«Как же я дошел до такого? — с изумлением думал Торак. — Я уже в Лес боюсь один войти!»
И он вспомнил, как с полмесяца назад Ренн говорила ему:
«Вот так все и начинается. Сперва она посылает что-нибудь маленькое, что-нибудь совсем крошечное, какое-нибудь ночное существо. Нечто такое, что и в руках удержать невозможно. Эти серые бабочки — только начало. Посеянный ею страх будет расти, ибо именно он питает ее, делает ее сильнее».
Где-то вдали прокричал филин: