В комнате японки пахнет нафталином.
— Она никогда не проветривает, — осторожно сообщает хозяйка. — По правде говоря, не представляю, как она живет в этом запахе. Мне кажется, из-за этого она слегка… не в себе.
Комната по лондонским меркам огромная. Угловая. Два окна в одной стене, одно — в другой. Двуспальная кровать, за ней к окну придвинут раскладывающийся диван. Шкаф из темного дерева. Белые стены. Красные занавески, и лампа тоже красная. Как там было в детской страшилке: мама отправила дочь в магазин и сказала, купи что хочешь, но главное, не покупай красные занавески. А в магазине — только они, и никуда не деться девочке от красных занавесок.
Она мать не послушала и…
Какой-то дикий, нечеловеческий беспорядок.
На полу, на комоде, на диване набросаны вещи. Кровать не убрана. Забитое мусорное ведро в изголовье. На столике перед диваном — грязная одноразовая посуда. Много-много тарелок с остатками засохшей еды. Стоят, наверное, уже не один день. Она точно японка?
— Здесь светло…
— Конечно, к вашему переезду все будет убрано и проветрено, — хозяйка заглядывает мне в глаза, словно рассчитывает прочитать мысли.
Хозяйка — пакистанка, но давно обосновалась в Англии, купила дом. В нем выверена каждая мелочь. В гостиной — светло-зеленый цвет стен, массивный, из дерева журнальный столик, две картины над камином: на одной красный цветок на зеленом фоне, на другой металлический петух. Мягкие диваны вокруг стола. Как белые сугробы. В столовой над обеденным столом стеклянным конусом устремляется вверх потолок. Идет дождь, и капли, ударяясь о конус, расплющиваются и сбегают вниз по стеклу. Она и сама здесь живет, и сдает комнаты постояльцам. А тут эта японка. Как она вообще проникла в этот дом?
Мои нынешние апартаменты на Тауэр-Хилл оплачивает компания, но только две недели. За это время я должна найти себе жилье и перебраться. Это мой третий просмотр — комната в красивом двухэтажном доме у метро «Баронс Корт». Два других — крохотные клетушки. Одна в Пимлико. Другая в Патни. А здесь тихое место, и от центра недалеко.
Я изучаю светлый ковролин — никакое проветривание не изгонит из него запах нафталина. Это на года.
— Не знаю. Я только на днях приехала. Комната очень хорошая, большая… Вы знаете, мне уже пора — опаздываю на встречу. Давайте я подумаю и в ближайшие дни позвоню.
Хозяйка вдруг вцепляется в меня.
— Когда позвоните? Я не буду пока больше никому показывать комнату!
— Ну…
— В субботу? Подумайте, а в субботу приезжайте еще раз, посмотрите внимательнее, с другими девочками познакомитесь. Они тоже очень милые. Вы найдете общий язык.
Закрывая за мной дверь, она улыбается:
— Мне бы очень хотелось сдать комнату именно вам!
Я не соврала и уже опаздываю на встречу к Терезе. Она написала мне, когда я была еще в Москве.
«Привет, Ксения,
Гюнтер сказал, мы будем работать вместе:)) Очень рада, что такой человек станет частью нашей команды — нам нужны люди, знающие свое дело. Когда ты выйдешь, я буду в отпуске. Может, у тебя получится увидеться пораньше? Я введу тебя в курс дела и со всеми познакомлю!
Всего хорошего:)))))
Тереза Новак».
На огромном вокзале Ватерлоо потеряться — пара пустяков. Лишь оказавшись перед стеной, я понимаю, что бежала не в ту сторону. Народу здесь меньше. Слева от меня — платформы, откуда уходят пригородные поезда. Разворачиваюсь, бегу в другую сторону и попадаю на вывернутую щебенку улочки Lower Marsh. Нижние Болота по-русски. Название говорит само за себя. Эти Нижние Болота перекрыты для движения, раскурочены, вздымлены от снятого асфальта, огорожены то тут, то там строительными заборами. Вывороченная брусчатка смешивается с пылью раскопанного грунта. Рокот бурильной установки за забором и крики рабочих. Трескотня и хаос. Засмотревшись и потерявшись в шуме, я случайно влетаю в одного из строителей. «Осторожно, мэм!» — говорит он мне неожиданно мягким, тягучим баритоном, и наши взгляды пересекаются. На мгновенье зеленые глаза и звук этого голоса словно вырывают меня из действительности, но я уже бегу дальше.
В свободные от строительства метры обочины втиснулись палатки с самой разной едой — кубинской, тайской, марокканской, китайской, африканской. Ее готовят у тебя на глазах. Все сытно, горячо, сдобрено пахучими, разжигающими аппетит специями и пылью. Тут же лоток с собранной по всему Лондону старинной бронзой — ложками, тарелками, вазами и прочими предметами, покрытыми зеленоватой окисью. Между китайским и тайским лотками — навес с одеждой: рубашки, юбки, платья, легинсы. Такой навес легко мог бы разместиться на каком-нибудь Черкизоне девяностых годов, но продавцы громко переговариваются на английском, и я в очередной раз отмечаю, что теперь вокруг меня все на английском, даже подобие Черкизона.
Хаос вокруг приправлен сырым запахом то ли канализации, то ли гниющего мусора, то ли разлитого на грязном жарком асфальте пива, который, я уже заметила, возникает в Лондоне то там, то тут, но чаще в непосредственной близости от пабов и водостоков.
Изнанка центра.
Уличная суета остается за вращающимися дверями офиса. Солидный темнокожий охранник улыбается и говорит мне: «Здравствуйте! Хорошего дня!»
