«Если б существовала гора высотою B тысячу миль и каждую тысячу лет, нa вершиной ее пролетала бы птица, лишь слегка задевая крылом, за недоступное разуму время гора обратилась бы в пыль. Но даже тогда это время в сравнении с Вечностью было бы ко— роче секунды».
Мне не известно имя философа, чей интеллект сочинил эти строки, но с тех пор, как я в последний раз видел Аврора де Нанта, в прошлом профессора психологии Тулонского универси— тета, они никак не выходят у меня из головы. Когда в 1924 году я остановился на его курсе психопатологии, меня мучила одна мысль: чем бы заполнить окно в расписании занятий на вторник и четверг.
В ту пору я был веселым беспутным малым по имени Джек Ан— дерс, двадцати двух лет от роду, и такая причина казалась мне вполне нормальной. Во всяком случае, я убежден, что тем— ные волосы и милое личико Ивонны де Нант не имели к моему выбору абсолютно никакого отношения. Хотя, надо признаться, она была красивой, стройной девушкой, и было ей тогда всего шестнадцать лет.
Старик де Нант любил меня. Бог его знает за что: как сту— дент я ничем не выделялся из общей массы. Может быть, за то, что никогда не подшучивал над его именем, и он знал это. Ви— дите ли, его имя в переводе означает «Восход Пустоты». Може— те себе представить, что вытворяли с ним студенты. «Восходя— щий Нуль» и «Дырявое Утро» — две наименее безобидные клички, которыми они его наградили.
Это было в 1924 году. А через пять лет я уже делал бизнес на продаже акций и жил в Нью-Йорке, а профессор де Нант к тому времени подал в отставку. Он сам позвонил мне, чтобы сообщить эту новость, — как-то незаметно я отошел от прошлых студенческих забот и растерял все связи.
Профессор был бережлив. Работая в университете, он скопил кругленькую сумму, а уволившись, переехал в Нью-Йорк. Там я и встретился вновь с Ивонной, превратившейся в настоящую смуглую красавицу — копню терракотовой статуэтки из захоро— нений близ древнегреческого города Танагры. Дела мои шли как нельзя лучше, и я уже откладывал деньги к тому дню, когда мы с Ивонной…
По крайней мере, такова была ситуация в августе 1929 го— да. А уже в октябре я был гол как сокол, в отличие от стари— ка де Нанта, у которого оставалось еще кое-что, чем прикрыть свою бренную плоть. Я был молод и мог позволить себе посмеи— ваться над превратностями судьбы. Он был стар и потому впал в отчаяние. По правде говоря, когда мы начинали размышлять о будущем, нам с Ивонной становилось не до смеха, но, в отли— чие от профессора, мы не сокрушались так сильно.
Я помню тот вечер, когда он впервые завел разговор о ну— левом кольце. За окном сгустились сумерки, шумел дождь и дул сильный ветер. Смягченный абажуром свет настольной лампы ед— ва освещал комнату, и когда профессор начинал говорить, его шевелящаяся борода походила на клок седого тумана. В послед— нее время мы с Ивонной часто проводили вечера у нее дома. Развлечения стоили денег, к тому же я чувствовал, что она одобрительно относится к нашим беседам со стариком. И что немаловажно, он рано ложился спать.
Ивонна сидела на тахте рядом с отцом, как вдруг он ткнул в мою сторону пальцем с набухшими суставами и отрывисто про— изнес:
— Счастья без денег не бывает!
Я даже вздрогнул от неожиданности.
— Пожалуй, вы правы, — согласился я.
Его выцветшие голубые глаза блеснули в полумраке.
— Нам надо вернуть наши деньги! — проскрипел его голос.
— Но как?
— Я знаю как. Да, уж я-то знаю как. — Его губы слегка скривились в усмешке. — Они считают меня сумасшедшим. Ты то— же считаешь меня сумасшедшим. Даже Ивонна так считает.
В ответ девушка с нежным упреком сказала:
— Отец!
— Но я не сумасшедший, — снова заговорил он. — Ты, Ивонна и те дураки, что попусту занимают места в университете, вы — может быть! Но только не я.
— Даже если ситуация в ближайшем будущем не изменится к лучшему, у меня, пожалуй, есть шансы продержаться еще неко— торое время, — заметил я, как бы размышляя вслух. Подобные вспышки случались уже не раз, и я успел к ним привыкнуть.
— Она изменится к лучшему — для нас! — тихо сказал он. — Деньги! Ради денег мы пойдем на что угодно, верно, Андерс?
— Пойдем. Но только честным путем, без обмана.
— А как же! Взять, к примеру, время. Ведь это чистое на— дувательство — то, что время отбирает у человека все и обра— щает в пыль. — Он пристально посмотрел на меня, я поежился.
— Попробую объяснить, как мы сможем одурачить время.
— Одурачить…
— Конечно. Послушай, с тобой случалось так, что, находясь в каком-нибудь совершенно незнакомом месте, у тебя вдруг возникало ощущение, что ты здесь когда-то уже был? Или, со— вершая ошибку, ловил себя на мысли, что где-то когда-то ты уже делал ее, хотя точно знаешь, что ничего такого с тобой раньше не было?
— Конечно. Такое с каждым бывает. Бергсон называет это явление «память о настоящем».
— Бергсон идиот! Голая философия без капли науки! Слушай внимательно. — Он наклонился вперед: — Ты что-нибудь слышал о законе вероятности?
Я рассмеялся:
— Мой бизнес — это акции и капитал. Я просто обязан его знать.
— Ах, вот как, — сказал де Нант. — Но ты знаешь не все. Представь себе, что перед тобой бочонок с миллионом триллио— нов белых песчинок и одной черной. Ты достаешь песчинки — каждый раз по одной, смотришь на них и бросаешь обратно в бочонок. Какова вероятность того, что тебе попадется черная песчинка?
![Крестный путь сквозь века [Перекресток столетий, Сквозь века]](/storage/book-covers/72/72f3000a881a849b12bd2a73341feb910e5dad02.jpg)
