Юрий Хабибулин
Небоевые потери
Когда Россию захватили
И на растленье обрекли,
Не все России изменили,
Не все в предатели пошли.
Владимир Солоухин
Сбит с ног, сражайся на коленях,
не можешь встать — лёжа наступай!
В. Ф. Маргелов
В грязном подъезде бывшего общежития на окраине Москвы сыро и холодно. На ступеньках лестницы — обёртки от сникерсов, чипсов, окурки. Свет угасающего ноябрьского дня косо падает на стены лестничных пролётов и проявляет там совсем не библейские сюжеты с комментариями на ненормативной части великого и могучего.
Настенные граффити вызывают лёгкое подташнивание, желание немедленно замазать эти художества приятной глазу краской цвета чистого неба. Но это было бы только малой частью того, что душа просила тут сделать…
В окнах на межэтажных площадках выбиты стёкла, на потолке — везде паутина и чёрные пятна от приклеившихся сгоревших спичек. Перила — обожжённые сигаретами и в липких комочках использованной жвачки.
Но на первом и втором этажах ещё терпимо. Всё гораздо хуже, начиная с третьего, где обычно никогда не горят лампочки и в темноте иногда можно наступить на что–нибудь гадостное.
Квартира Сан Саныча на шестом этаже. Сколько не убирал он свою площадку и лестницу на два пролёта вверх и вниз, чистота больше суток не держалась, а вкрученная новая лампочка и того меньше. Как отдали эту десятиэтажную общагу от разорившейся фабрики в липкие частные руки в начале девяностых, так относительный порядок и закончился. Осталась одна ностальгия по прошлым временам.
Лифтом Сан Саныч никогда не пользовался, поднимался к себе пешком. Не хотел застрять в кабинке надолго, да и для здоровья пользы никакой. А после шестидесяти о нём заботиться надо. Держать под контролем. Иначе — хана! Сразу попадёшь в «добрые руки» сегодняшних коммерсантов от медицины и останешься без последних портков.
На площадке пятого этажа совсем темно — разбитое стекло заколочено фанерой. Слабый свет проникает только через приоткрытую дверь сушилки. В угловом тупичке, где обычно вечерами тусуется молодёжь, сейчас никого не слышно и не видно. Вот только среди валяющихся на полу пустых жестянок из–под пива и окурков, темнеет большая лужа, а чуть дальше от неё выделяется ворох какого–то тряпья. Вроде, вчера его тут не было…
Опять нагадили и оставили мусор?
Сан Саныч подошёл поближе. Присмотрелся.
На полу, у края чёрной лужи, свернувшись калачиком и зажав руками голову, неподвижно лежал человек.
У Сан Саныча нехорошо ёкнуло в груди.
«Доигрались детишки! Никак своего кончили… Прежде дальше обычного мордобоя дело не доходило, а щас вот уже, кажется, и первый «жмурик» нарисовался… Ептыть твою…»
Сан Саныч включил фонарик на сотовом и тяжело опустился на корточки у съёжившегося тела. Разнял руки, сцеплённые за головой, проверил пульс.
Живой!
Посветил на лицо. Узнал. Один из тусовки местных мачо.
Видимых повреждений на голове нет. Крови на теле, руках–ногах, тоже. Видать, сей ковбой где–то нажрался так, что до своих дверей доползти не смог. Вырубился по дороге. Тут же и обделался весь. Воняет так, что хоть противогаз надевай…
Сан Саныч, сморщившись, почесал скулу
— И что с этим представителем «золотой молодёжи» делать? Оставить здесь? Ещё чего доброго замёрзнет, ночи уже холодные. А у него, кажется, и семья есть, помнится, об этом «герое» что–то слышал от соседей. Скорую вызывать? Да не возьмут пьяного в больницу, скажут, домой несите. Тем более, что он тут же, в этом доме и живёт. Вот только в какой квартире?
Полицию вызвать — те разберутся. Но тогда и «мачо», и его семье могут получиться неприятности…
Сан Саныч потряс парня за плечо.
Никакой реакции.
Приподнял, привалил спиной к стене, пошлёпал слегка по щёкам
— А ну, орёл, проснись! Ты из какой квартиры?
«Орёл», не открывая глаз, что–то промычал и неожиданно блеванул прямо себе на одежду. Потом уронил голову на грудь, захрапел и начал медленно заваливаться набок.
Сан Саныч в сердцах сплюнул, затем осторожно, чтобы не вымазаться в дерьме, закинул левую руку парня себе за шею, приподнял его и, тихо чертыхаясь под нос, волоком потащил по лестнице на шестой этаж. Открыв двери, внёс «орла» в квартиру и уложил в ванну. Морщась, проверил карманы куртки. Никаких документов у парня не оказалось.
Сан Саныч озабоченно потёр лоб, забормотал себе под нос
— Так, надо этого субчика раздеть и отмыть в тёплой воде. Если не очухается и не вспомнит, где живёт, придётся оставить спать у себя. А одежду его, как ни крути, нужно сегодня же постирать и повесить сушиться у батареи. Иначе вся квартира за ночь провоняет. Да и утром не в грязное же одевать…
В тёплой воде парень блаженно потягивался, сопел, фыркал, но так и не проснулся.
Сан Саныч постелил ему на диване, уложил на правый бок, укрыл одеялом и отправился стирать дурно пахнущие вещи гостя.
Лёг поздно и с трудом заснул. Снилось, что опять лежит в пропахшем лекарствами, потом и тяжёлым духом искромсанного человеческого мяса, полевом госпитале в Баграме, а рядом хрипят и стонут раненые. Дышать тяжело. В пробитую пулей грудь со свистом входит воздух. Бинты намокли от крови, всё тело чешется, губы и горло — сухие. Страшно хочется пить. И… жить…
