«Я не стану проводить никаких аналогий с чем-нибудь всем нам знакомым, а просто расскажу как обстоит дело».
Р. ФЕЙНМАН «Характер физических законов»
С одной стороны — все, чему меня учили. С другой — истина. Истина ли? Вот в этом я и не уверен. Принцип презумпции искусственности — основа всего. Это знает каждый ребенок.
Помню, мне было три года и я проказничал: разбирал игрушки. Конечно, они сразу превращались в металлическую и пластиковую пыль, я сидел перед невзрачной кучкой и просеивал песок между пальцев. Подошел отец, спросил:
— Кто это сделал?
— Никто, — ответил я, не подумав.
Тогда отец и преподал мне первый урок презумпции искусственности. Объяснил (кое-какие части тела у меня потом долго болели), что само собой в природе ничего не делается, не случается, не происходит.
Всё, что мы видим, слышим, осязаем, чувствуем, было кем-то и когда-то сделано. Сделано, понятно? И если кто-то сделал игрушки, то другой кто-то (надо полагать, не тот же самый) вернул им первоначальную технологическую форму. И пора бы, сказал отец, — знать ключевые движения. Последовал второй урок, — к счастью, не в виде телесных наказаний, — в результате которого я научился собирать игрушки из технологических форм.
Когда в школе, на одном из первых уроков, учитель рассказал о принципе презумпции искусственности, я уже твердо его знал и готов был объяснить каждому тем же способом, что применил отец. Тогда мне, конечно, в голову не приходило, что принцип презумпции искусственности можно оспорить хотя бы мысленно. Правда, и собственное «никто», за которым последовал отцовский урок, я помнил тоже. Оно затаилось в подсознании как шип, который время от времени натыкался на какую-нибудь мысль и делал ей больно, не настолько, впрочем, чтобы вскрикнуть и задуматься.
В отрочестве меня больше интересовали проблемы контактов с полностью негуманоидными цивилизациями. После школы я поступал в Институт цивилизаций, провалился на экзамене, потому что не отличил облакоподобных от кашеобразных (каждый, кто пробовал, знает, как это порой безнадежно трудно), но прошел со второй попытки благодаря подсказке Лойны. На экзамене мы с ней и познакомились, а потом поженились. Пять лет в институте — кошмар.
Любой здравомыслящий человек лучше других знает, что ему изучать, как и в какой последовательности. Насилие в этом вопросе оборачивается белым пятном в образовании. Я хочу сказать, что если индивидуум не формирует себя сам, то никто за него это не сделает. Поэтому годы учебы я провел в постели, предпочитая гипнопедию и наркопедагогику. Говорят, что знания, полученные подобным образом, надолго не запоминаются. Может быть. На мой век хватит, а передавать знания тем, кто потом будет пользоваться моим мозгом, я не намерен. Пусть копят сами.
Многие спрашивают: неужели я еще в институте понимал, в чем будет заключаться мой эпохальный опыт? Нет, конечно, в то время принцип презумпции искусственности не вызывал у меня ни малейших сомнений. Как и все, кто занимался изучением логики познания созидания, я любил строить цепочки вопросов-ответов: начинал, скажем, с закона пропорциональности электрического тока и сопротивления. Пропорциональность эта была введена цивилизацией старошляков, которая занималась унификацией электронов во Вселенной. Все электроны должны быть неотличимы друг от друга, утверждали старошляки, — так проще управлять частицами, индивидуальности мешают. Тем самым старошляки свели на нет многовековую работу энжебоков, которые всю свою сознательную жизнь потратили на то, чтобы придать каждой элементарной частице индивидуальность. Каждой! Энжебоки были вынуждены это делать, потому что кочеврасы — их прямые предки — не нашли ничего лучшего, нежели создавать разумные миры величиной с атом. И кстати (продолжим цепочку) кочеврасы эти были порождением нашей собственной цивилизации, которая этак восемь миллиардов лет назад занималась изменением постоянной излучения. Согласен, это был побочный результат, но что делать? Из песни слова не выкинешь, а правда нужна или вся, или никакая. Честно говоря, дальше и я эту цепочку не продолжал, потому что о деятельности своей цивилизации в столь давнее время мало что знал. Возникли мы вскоре после Большого Взрыва, еще до того, как кротампы занялись конструированием галактик. Кротампы и мы — следствие Большого Взрыва, это понятно. Ну а почему? Чья деятельность была причиной нашего-то появления? Вот он: коренной вопрос философии.
Иногда спрашивают: почему я, с моим философским складом мышления, стал практиком-хронодинамиком? Отвечаю: из принципа. Не люблю намеков. Все думали, что благотворно подействуют на формирование моей личности, если не будут давить, а так, осторожненько, вскользь, каждый раз… Уверяю, этот метод вовсе не универсален.
В последний год учебы в институте я о философии уже и слышать не мог. Кстати, стань я резонером-философом с десятью уровнями рефлексии, получился бы у меня этот опыт? В кабинете я повесил на стену плакат: «Никто этого не делал???» В память об отцовской порке. И в память о ней же читал все статьи экстрасайенсистов, какие мне попадались. Опусы на тему о том, что то-то, наблюдавшееся тем-то и там-то, представляет собой естественное явление природы, появившееся и развившееся самопроизвольно, разумеется, считались явлением лженауки. Экстрасайенсисты плохо разбирались в логике познания созидания, вот и все.
![Расследования Берковича 7 [сборник]](/storage/book-covers/03/0383a316dc5c525eb624f6e042ca718641bee739.jpg)
