– Мод! Неужели я тебе настолько надоела, что ты решила от меня спрятаться?
Женщина зовет меня из теплой, освещенной столовой. Парок от моего дыхания вырывается в ту сторону, откуда доносится ее голос. Мое дыхание влажное и призрачное, но я ничего не отвечаю. Тонкий слой снега на земле отражает свет, отбрасывая его ей на лицо. Женщина прищурилась, стараясь что-то разглядеть в темноте. Хотя я знаю, каким-то образом знаю, что она не слишком хорошо видит даже при дневном свете.
– Заходи! – зовет она. – Я уже замерзла. Обещаю тебе, что больше не скажу ни слова о лягушках, улитках и посуде из майолики.
– Никто мне не надоел, – отвечаю я. До меня вдруг с опозданием доходит, что она шутит. – Я вернусь через минуту. Просто кое-что ищу.
В моей руке – то, что я только что нашла. Моя находка вся заляпана грязью. Маленькая вещица, ее легко было не заметить. Сломанная крышка от старой пудреницы. Серебро с нее стерлось. Голубая эмалевая поверхность давно перестала быть зеркально гладкой, покрылась царапинами и потускнела. Заплесневевшее зеркальце подобно окну в исчезнувший мир. Оно похоже на иллюминатор, из которого открывается вид на океан. Находка заставляет меня поежиться от воспоминаний.
– Что ты там потеряла? – Женщина шагает вперед и, дрожа от холода, выходит во внутренний дворик. – Могу я тебе чем-то помочь? Может, я и не увижу то, что тебе нужно, но вдруг я случайно наткнусь на твою пропажу, если она не слишком хорошо спрятана.
Я улыбаюсь, но остаюсь стоять на прежнем месте посреди травы. На гребнях отпечатков подошв, напоминая крошечного окаменевшего динозавра, собрался снег. Я крепко сжимаю в руке крышку пудреницы, чувствуя, как грязь, подсыхая, стягивает мне кожу. Я потеряла эту вещицу почти семьдесят лет назад. И теперь земля, раскисшая вместе с подтаявшим снегом, исторгла из себя эту реликвию – прямо мне в руку. Но откуда именно? Этого я так и не смогла выяснить. Где эта штука находилась, прежде чем стала чем-то вроде хрящика в долгой трапезе земли?
На дальних границах моего сознания раздается какой-то древний звук, напоминающий тявканье лисы.
– Элизабет, – спрашиваю я, – ты когда-нибудь выращивала кабачки?
– Вы слышали, что тут поблизости ограбили старую женщину? – спрашивает Карла, перебрасывая через плечо черные длинные волосы, собранные в конский хвост. – В Уэйсмуте, если быть точным, но такое могло произойти где угодно. Вы должны понимать, как важно проявлять осторожность. Когда ее нашли, у нее была жутко изуродована половина лица.
Последняя фраза произносится приглушенным голосом, но со слухом у меня проблем нет. Мне не хочется, чтобы Карла рассказывала подобные вещи. Они надолго оставляют у меня тягостное чувство – даже после того, как я забываю сами истории. Я вздрагиваю и выглядываю в окно, силясь вспомнить, в каком направлении находится Уэйсмут. За окном пролетает какая-то птичка.
– Яиц мне хватит?
– Даже более чем, так что вам не нужно сегодня выходить за покупками.
Карла берет папку-скоросшиватель, кивает мне и не сводит с меня глаз до тех пор, пока я не киваю в ответ. У меня возникает ощущение, будто я нахожусь в школе. Лишь мгновение назад в моей голове была какая-то история, но я тут же потеряла ее главную нить. Давным-давно… с чего же все началось? Давным-давно, в чаще темного леса, жила старая женщина по имени Мод. Я не знаю, что было дальше. Что-то связанное с ожиданием дочери, которая должна была прийти ее проведать. Как жаль, что я не живу в красивом маленьком домике в темном лесу, а могу лишь об этом мечтать. О том, что моя бабушка принесет мне еду в корзинке…
Внутри дома раздается громкий стук. Это заставляет меня окинуть взглядом всю гостиную. Я вижу животное, которое надевают на себя, когда выходят на улицу, но сейчас оно лежит на подлокотнике дивана. Это животное Карлы. Она никогда не вешает его, опасаясь забыть. Я не могу удержаться, чтобы не посмотреть в его сторону. Жду, когда оно пошевелится и прошмыгнет в угол или же сожрет меня и займет мое место. И тогда Кэти непременно удивится его большим глазам и огромным зубам.
– А эти банки с консервированными персиками! – кричит Карла из кухни.
Карла – социальный работник. «Социальные работники», так их называют. Если родственники вами не занимаются, то они платят за уход за вами, поручая эту заботу другим людям. Кому-нибудь из Стадленда.
– Вам пора прекратить делать ненужные покупки, – снова доносится до меня ее голос. Я слышу, как она стучит банками, ставя их на стол. – У вас тут еды хватит на целую армию, – добавляет Карла.
На целую армию, это же надо! Еды никогда не будет хватать на целую армию. Б ольшая ее часть вечно куда-то исчезает, и даже после того, как я покупаю продукты, их невозможно нигде отыскать. Я не знаю, кто их съедает. Не знает этого и моя дочь.
– Хватит с вас этих банок, мэм, – заявляет Карла, при первой же возможности заглядывая в мой кухонный шкаф, и добавляет под нос: – Не иначе как она кого-то подкармливает.
