Мусалангу, Замбия
Оранжевое закатное солнце, словно лесной пожар, охватило пламенем африканский буш; над лагерем сгущался знойный вечер. На востоке, в верховьях Маквеле, на фоне неба вырисовывались зеленые зубцы гор.
На утоптанной площадке, в тени старых деревьев музаза, стояли в круг несколько брезентовых палаток; зелень образовывала над лагерем сафари изумрудный шатер. Сквозь листву пробивался дым от печи, несущий дразнящий запах жареного антилопьего мяса и углей дерева мопане.
Под центральным деревом сидели за столом на складных стульях двое — мужчина и женщина — и пили бурбон со льдом. На вид тридцатилетние, одеты они были в пропылившиеся костюмы цвета хаки с длинными штанами и рукавами — для защиты от появляющихся по вечерам мух цеце. Мужчина, высокий и худощавый, отличался такой удивительной бледностью, что ему, казалось, даже жара нипочем. Женщина, загорелая и спокойная, в отличие от спутника вяло обмахивалась большим банановым листом и потряхивала гривой каштановых волос, перехваченной сзади обрывком шнурка. Их негромкая речь, прерываемая иногда смехом, почти тонула в звуках африканского буша; гомон мартышек, пронзительные крики турачей, бормотание амарантов — и все это смешивалось со звяканьем кастрюль и сковородок, доносящимся с кухни. В обычные вечерние звуки вплеталось далекое рыканье льва.
Под деревом сидели Алоиз Пендергаст и его супруга Хелен, с которой он прожил два года. Срок сафари подходил к концу; они охотились в угодьях Мусалангу на антилоп — бушбоков и дукеров — в соответствии с программой снижения поголовья животных, принятой правительством Замбии.
— Еще стаканчик? — предложил Пендергаст, берясь за кувшин.
— Еще? — со смешком переспросила супруга. — Алоиз, ты покушаешься на мою добродетель?
— И в мыслях не держал. Хотел скоротать ночь, обсуждая с тобой категорический императив Канта.
— Вот как раз об этом меня мама и предупреждала. Выходишь замуж за парня потому, что он неплохо стреляет, — а оказывается, что у него мозгов как у оцелота.
Пендергаст ухмыльнулся и отхлебнул бурбона.
— От африканской мяты в горле першит.
— Бедняжка Алоиз, соскучился по джулепу! Если возьмешься за работу в ФБР, которую предлагает Майк Декер, сможешь пить джулеп день и ночь.
Алоиз в задумчивости сделал еще один глоток и посмотрел на жену. Удивительно, как быстро она загорела.
— Я решил отказаться.
— Почему?
— Я пока не готов сидеть в Новом Орлеане со всеми вытекающими. Семейные проблемы, неприятные воспоминания… Хватите меня этих бед, правда?
— Наверное. Не знаю. Ты ведь почти не рассказываешь о себе, даже теперь.
— Я не гожусь для ФБР. Не люблю жить по правилам. Тем более твои «Врачи на крыльях» то и дело летают по всему миру. Значит, пока ты работаешь в «ВНК», совершенно не важно, где жить, — был бы поблизости международный аэропорт. «Двум нашим душам, слитым воедино, разрыв не страшен: не рвется золотая нить, хоть тянется до тонкости воздушной».[1]
— Раз привез меня в Африку, так не цитируй Джона Донна. Уж лучше Киплинг, что ли.
— «Каждая женщина знает все обо всем»,[2] — продекламировал супруг.
— Пожалуй, и от Киплинга меня избавь. Чем же ты занимался в детстве — зубрил Бартлетта?[3]
— Среди прочего.
Пендергаст поднял глаза.
Кто-то шел к ним по тропинке с западной стороны. Высокий африканец, местный житель, одетый в шорты и грязную футболку, с древней винтовкой на плече, опирался на рогатину. Подойдя к лагерю, он громко поздоровался на бемба, здешнем межнациональном языке; со стороны кухни его тоже кто-то приветствовал.
Африканец подошел к столу, за которым сидела чета Пендергастов. Супруги поднялись.
— Уму-нту у-мо уму-сума а-афика, — произнес Пендергаст приветствие и на африканский манер пожал теплую пыльную ладонь гостя. Тот протянул вперед посох; в нем торчала записка.
— Мне? — Пендергаст перешел на английский.
— От окружного комиссара.
Пендергаст бросил взгляд на жену и взял записку.
Уважаемый мистер Пендергаст!
Мне нужно срочно связаться с вами по рации, в лагере Нсефу случилась беда — очень серьезная.
Алистер Уокинг, окружной комиссар. Южная Луангва
P. S. Дружище, сами ведь знаете, что рацию надо держать включенной, где бы вы ни находились. Такая морока гонять к вам посыльных!
— Не нравится мне это, — заметила Хелен, смотревшая мужу через плечо. — Как понять «случилась беда»?
— Какой-нибудь турист подвергся домогательствам со стороны носорога.
— Не смешно… — Хелен, однако, хихикнула.
— Брачный сезон, сама знаешь.
Пендергаст сложил записку и сунул в нагрудный карман.
— Сильно подозреваю, что нашей охоте пришел конец.
Он направился к палатке, открыл коробку и начал собирать из погнутых частей антенну, которую отнес потом к дереву музаза и привязал к самой высокой ветке.
Спустился, установил на столе приемник, подсоединил к нему антенну и покрутил ручку, настраиваясь на нужную частоту. Передал позывные. Через секунду раздался сердитый голос окружного комиссара, скрипучий и пронзительный:
— Пендергаст, куда вы, черт побери, запропастились?
— Я в лагере, в верховьях Маквеле-Стрим.
— Вот проклятие. Я думал, вы возле Банта-роуд. Какого черта не держите рацию под рукой? Я уже несколько часов вас ищу.
