Я не претендую на всеобъясняющую теорию и меньше всего, если речь идет о проблеме назначения человека и общества. Искушение претендовать на такую теорию является профессиональным, свойственным в особенности тем, кто называет себя философами. Оно включает в себя стремление создавать сначала замкнутую систему мысли и затем оценивать дальнейшее развитие мысли в зависимости от того, соответствует ли это развитие в общем-то произвольно установленным канонам данной системы. Я должен с самого начала сказать, что я не являюсь приверженцем какой бы то ни было застывшей доктрины, принадлежит ли она Атаназию, или Фоме Аквинскому, или каким-либо современным системосозидателям, которые сейчас в большей моде.
Проблема роли науки в обществе представляется мне тесно связанной с проблемой роли чувственного опыта и мысли в жизни индивида. На мой взгляд, в основе своей она подобна той роли, какую выполняет гомеостазис в поддержании определенного рода динамического равновесия между индивидом и окружающим миром. Ее можно сравнить с задачей поддержания машины в устойчивом отношении к окружающему посредством более или менее сложных процессов обратной связи, уподобить механизму, посредством которого мы удерживаем автомобиль на должном курсе по петляющей дороге. Когда мы оказываемся слишком близко к правому дорожному столбу, мы более или менее автоматически берем левее, чтобы избежать столкновения, и подобным же образом, беря правее, мы избегаем столкновения с левым дорожным столбом или с транспортом, движущимся в противоположном направлении.
Такого рода контроль предполагает определенную цель с нашей стороны, например: проделать путь от одного пункта к другому должным образом, без катастрофы. Уже со времени работ Клода Бернара и Кэннона было очевидно, что наше физиологическое динамическое равновесие поддерживается подобными обратными связями. Неочевидной является здесь та общая цель, которую обслуживают эти обратные связи и которая аналогична нашему желанию проехать от одного пункта к другому.
Видимо, постоянная забота о поддержании жизни организма, сталкивающегося с изменяющимся и не вполне известным окружением, является важным моментом этой обратной связи, и все же цель эта не может дать нам ясной картины дела. Она явно разрушена самим фактом смерти – ведь мы похожи на мушку из «Алисы в Зазеркалье» Льюиса Кэрролла. Алиса спрашивает, чем мушка питается. «Жидким чаем со сливками». «Но, должно быть, – говорит Алиса, – часто случается так, что мушка не может найти никакого чая». «Это всегда так бывает», – гласит ответ. И мы узнаем, что следствием этого является смерть бедной мушки.
Наша жизненная цель должна выходить за рамки проблемы продолжения индивидуального существования, если она не является чем-то недостижимым и тщетным. Может быть, мы могли бы дополнить ее претензией на продолжение существования рода. Но летопись геологической истории так же наглядно говорит о вымерших расах, как наш опыт свидетельствует об умерших индивидах. Нужно быть очень смелым человеком, чтобы с полной уверенностью сказать, что человечество в будущем не ожидает такая же судьба или даже что всякая жизнь не исчезнет в результате какой-нибудь космической катастрофы через многие миллионы лет. И все же мы продолжаем жить и каким-то не совсем понятным образом делаем это в такой форме, которая выглядит весьма целевой.
Действительная цель жизни – не та, которую мы сами себе приписываем, а та, к которой стремится наше длящееся существование, – является, таким образом, книгой за семью печатями. Всякая попытка облечь ее в окончательную формулу содержит в себе нечто претенциозное. Спасение наших душ, мысль о котором удовлетворяла целые поколения христиан, – эта цель выглядит неполной и неясной в глазах поколения, которое не принимает с полной верой само определение и существование души как некоей метафизической сущности. Система ценностей, сформулированная сегодняшними психоаналитиками – теми, кто занимается проблемой уравновешенной личности, – обнаруживает подобный же недостаток определенности.
Итак, вопрос о цели жизни – цели, обеспечиваемой гомеостазисом, – не имеет ясного ответа. В той мере, в какой на него вообще есть какой-либо ответ, мы solvitur ambulando решаем его опытным путем, заключая, что наше телесное равновесие поддерживается так, как если бы жизнь имела некоторую неспецифизированную цель, которую мы можем приблизительно описать, сказав, что мы стремимся поддержать себя в активном и нормально функционирующем отношении к окружающей среде. Однако дальнейшее рассмотрение этой цели приводит нас ко многим парадоксам.
Разве смерть не является устойчивым состоянием, завершающим все устойчивые состояния? Разве тупое безразличие, вызываемое ножом хирурга, производящего фронтальную лоботомию, не является лишь определенного рода живой смертью? И тем не менее она имеет самое непосредственное отношение к той «хорошей приспособленности», которая является идеалом для многих психоаналитиков. Каково же то отношение к окружающей среде, которое мы действительно стремимся установить?
![Да сгинет смерть! [Победа над старением и продление человеческой жизни]](/storage/book-covers/b4/b4019944b89c09653885e06f07215a453dfe683d.jpg)
